Царевна Софья - [40]

Эта угроза, должно быть, не на шутку напугала стрельцов — они могли воздействовать на правительство только в том случае, если последнее находилось в Москве. А за пределами столицы власти получали возможность быстро собрать многотысячное дворянское ополчение, против которого стрелецкие полки не выстояли бы. Выборные поспешили заверить Софью в своей преданности:

— Мы великим государям и вам, государыням, верно служить рады, за православную веру, за Церковь и за ваше царское величество готовы головы свои положить и по указу вашему всё делать. Но сами вы, государыня, видите, что народ возмущенный и у палат ваших стоит множество людей; только бы как-нибудь этот день проводить, чтоб нам от них не пострадать, а что великим государям и вам, государыням, идти из царствующего града — сохрани Боже! Зачем это?

«По умолению» собравшихся Софья вернулась на свое место. Прерванное чтение раскольнической челобитной продолжалось, и царевна несколько раз вступала в спор со староверами по обрядовым вопросам, но они, если верить Савве Романову, всякий раз своими доводами принуждали ее «умолчать». Когда чтение закончилось, царица Наталья покинула собрание. Патриарх начал доказывать правоту новой формы вероучения на основании старых, в том числе греческих, книг, но, конечно, не сумел переубедить раскольников. Софья, по существу, одна продолжала спорить с ними, обвиняя в непочтении к царю Алексею Михайловичу. Староверы возражали, указывая на изображение Бога Саваофа в росписи потолка Грановитой палаты, благословляющего людей «по-старому двумя перстами».

— Мы, государыня царевна Софья Алексеевна, рады за старой крест помереть! — кричали они.

— Неведомо, что мне с вами стало делать, — проговорила Софья со слезами на глазах.

Она снова начала выставлять на вид неуважение раскольников к Алексею Михайловичу, Федору Алексеевичу и живым членам царской семьи, но Савва Романов доказал Софье необоснованность ее обвинений, заявив, что староверы считают еретиками только Арсения и Никона.^{121} В конце концов царевна решила прекратить бессмысленный спор, в котором каждая сторона говорила на своем языке.

— Идите с миром! — обратилась она к староверам. — Указ вам будет государский во иной день.

Версия событий, изложенная Романовым, может показаться пристрастной. Однако Медведев подтверждает, что по раскольнической челобитной не было «от царского величества никоего слова, никаковаго указа». Правда, он объясняет нежелание верховной власти давать оценку старообрядческого прошения тем, что оно «писано неправильно, по глупости, воровски и досадительно».^{122}

Может сложиться впечатление, что в церковном споре с раскольниками Софья и патриарх Иоаким потерпели поражение. Однако историк А. П. Богданов оценивает события, поставив во главу угла не религиозные вопросы, а политическую составляющую: «В ходе „прений“ царевна взяла на себя главную роль, доведя вождей староверов до неистовства и продемонстрировав выборным стрельцам, что их проповедники — враги государственного порядка и буяны. Хитроумнейшими маневрами она избежала вспышки бунта, затянула „прения“ до вечера, когда толпы москвичей стали расходиться по домам, привлекла на свою сторону часть стрельцов».^{123}

Между тем раскольники, вышедшие из Грановитой палаты, оповестили остававшихся еще на площадях москвичей:

— Победили! Победили! Тако слагайте персты! Веруйте, поди, по-нашему! Тако веруйте! Мы всех архиереев переспорили и посрамили!

На Лобном месте расколоучители долго проповедовали среди народа, «уже якобы по повелению царского величества». Введенные в заблуждение москвичи с радостью сообщали друг другу:

— Нам цари государи приказали по-старому креститися!

За Яузой, где в стрелецких домах остановились вожди старообрядцев, три часа продолжался звон колоколов церкви Спаса, возвещая победу над никонианством.^{124}

Тем временем Софья приказала привести к ней стрелецких выборных и обратилась к ним с призывом:

— Не променяйте вы нас и Всероссийское государство наше на шестерых чернецов и не дайте в поругание святейшего патриарха и всего Освященного собора!

За верность престолу и истинному православию царевна пообещала стрельцам «дать дары и чести великие». Двое стрелецких пятисотных были тут же пожалованы ею в дьяческие чины, а сын одного из них взят ко двору. Другие выборные получили по 50 или 100 рублей[8]; кроме того, Софья «велела поить на погребах, чего они хотят». Подкупленные стрельцы охотно заявили:

— Нам до старой веры дела нет, и не наше то дело, то дело святейшего патриарха и всего Освященного собора.

Но некоторые выборные на подкуп не поддались. Пятидесятник полка Титова Авдей Артемьев возразил Софье:

— Мы, государыня царевна, без братского совета повинной не смеем дать, прибьют нас каменьем рядовые стрельцы, как придем в полк.

Софья попыталась было воздействовать на непокорных угрозами, приказав отобрать у них оружие и жалованные грамоты, выданные в начале июня, а также запретить нести караульную службу при царском дворе, но быстро передумала:

— Ну, цари государи в непокорстве вашем прощают, живите по-прежнему, а оружия и пороховой казны у вас не отнимают и жалованных грамот.