Царь нигилистов 2 - [23]

— Вы молодец, — сказал Саша. — А ведь кто-то наверняка с не меньшим талантом, чем у вас, до сих пор стирает краски у местного иконописца в Богом забытом уездном городе.

Крамской молчал.

— Вы до сих пор подрабатываете ретушером, Иван Николаевич? — спросил Саша.

— Да.

— Значит деньги нужны. Откуда такой широкий жест про бесплатно? Или Елена Павловна что-то перепутала?

— Нет, Ваше Высочество! Она не перепутала. Для вас я готов работать бесплатно.

И его глубоко посаженные серые глаза засветились.

— Иван Николаевич, а если бы вы не прочитали ту статью в «Колоколе», сколько бы вы с меня взяли?

Крамской смешался.

— Уже неважно, — сказал он. — Я с вами поговорил.

— Знаете, что, если я вас сейчас заставлю работать бесплатно, приняв ваше предложение, вы быстро возненавидите и меня, и собственное великодушие. А я этого совсем не хочу. Так что вашим широким жестом я воспользуюсь, но не так нагло, как вы хотите мне позволить. Я попрошу у вас рассрочку, скажем, месяца на три. Так сколько?

— Ну, рублей пятнадцать.

— По рукам, — улыбнулся Саша. — Сейчас пять, остальное в течение трех месяцев.

Да, по сравнению со ставкой академика Тихобразова звучало очень оптимистично.

— Вам понравились мои работы? — спросил Крамской.

— Вы десять раз еще превзойдете самого себя, — сказал Саша. — Но, когда вы станете академиком, и ваши работы будут висеть в лучших музеях России, я пятнадцатью рублями не отделаюсь, так что давайте лучше сейчас.

— Что нужно сделать?

— Рекламу средства для волос. Честно говоря, даже стыдно вам предлагать такое.

— Я пока не академик.

— Нужна очень красивая девушка с очень пышными волосами — все в светлых солнечных тонах на сиреневом или розовом фоне. Для плаката в магазин, где мы это продаем. И для объявления в газете.

— Хорошо, — кивнул Крамской.

— Это раз, — сказал Саша. — Во-вторых, нужна картинка с небесным фонариком. Мы пока вырезку из «Ведомостей» утащили, но как бы нам не предъявили за это в связи с нарушением авторских прав. В газету точно не сможем это дать. Так что нужно перерисовать чуть иначе и для магазина — в цвете. Мне, кстати, нравится тот вариант, который в «Колоколе». Но думаю, будет красиво, если нарисовать не один, а дюжину фонариков. Уложусь в еще пятнадцать рублей?

— Да, — кивнул Крамской.

— И это не все. Потом у меня к вам будет еще один заказ.

Художник посмотрел вопросительно.

Глава 8

— Я пишу книгу и мне нужен иллюстратор, — сказал Саша.

— А что за книга, Ваше Высочество? — спросил Крамской.

— «Мир в ближайшие 150 лет».

— Фантастика?

— Нет, футурология.

— Футурология?

— Наука о будущем. Хотя, конечно, первые пять-десять лет будут воспринимать как фантастику. А потом книга станет бестселлером, поскольку начнет сбываться.

Собеседник, кажется споткнулся на англицизме «бестселлер».

— Будет разлетаться, как горячие пирожки, по всему миру, — пояснил Саша.

— Вы так уверены? — улыбнулся Крамской.

— Поглядим, — пожал плечами Саша. — Если большая часть моих прогнозов будет ошибочна — значит, не станет бестселлером. Только и всего.

— А что примерно придется рисовать?

— Города будущего, дома будущего, поезда будущего, повозки будущего, дороги будущего. Да я вам набросаю. Коряво, но я объясню.

— До сих пор мне приходилось рисовать в основном прошлое, — заметил Крамской.

— Будущее интереснее. Беретесь?

— Попробую.

Саша выдал художнику задаток в пять рублей и со вздохом посчитал оставшееся: пять рублей девяносто копеек. Это было как бы не очень много. Ладно! С голоду авось не умрет!

После обеда явился Зиновьев и положил на стол толстый том под названием: «Воинский устав о пехотной службе».

— Александр Александрович, это надо будет выучить.

— Что весь? — с ужасом переспросил Саша.

— Первую часть.

Устав был 1848 года издания и начинался с нескольких страниц сокращений, вроде «Див. Нач. — Дивизионный Начальник», «Ад. — Адъютант» или «Фиг. — Фигура». Перестроечный общевойсковой устав 1990 года, который ему когда-то пришлось учить, Саша помнил весьма смутно, но кажется такой забористой шизы не было даже там.

— Помните его? — осторожно спросил Зиновьев.

И Саша не сразу понял, что воспитатель спрашивает про устав 1848-го года, а не 1990-го.

— Совсем не помню, — признался Саша. — Я его учил до болезни?

— Да. С понедельника у вас военный лагерь с первым кадетским корпусом.

— На сколько это?

— До сентября.

И Саша с отчаяньем понял, что три ближайших четверга у Мадам Мишель накрылись медным тазом. Вместе со встречей с министром образования и переговорами с промышленниками.

— Это обязательно? — спросил Саша.

— Да, — сказал Зиновьев.

Кто бы сомневался! Мысль о том, что ребенка нужно спрашивать, хочет ли он ехать на военные сборы, была слишком продвинутой для местных обитателей.

— Я ничего не помню, — сказал Саша. — Вообще ничего из военного дела.

— Значит придется вспомнить, — заметил воспитатель.

— Хорошо, — кивнул Саша. — Только мне надо написать письмо Елене Павловне, с извинениями.

— Пишите, — пожал плечами Зиновьев.

«Любезная Елена Павловна! — начал Саша. — Меня ссылают в Петергофский кадетский лагерь на три недели. Видимо, за слишком вольный образ мыслей. Так что, к моему великому сожалению, я не смогу присутствовать у вас на ближайших трех вечерах.