Царь нигилистов 2 - [18]

— Ну, хорошо. Препятствием не буду. Но нужен-то зачем?

— Если цесаревичем стану я, это сразу на порядок сузит пространство моей свободы, — сказал Саша. — Я сейчас могу выказывать какие-то крайние взгляды и занимать самую левую нишу легального политического спектра. Ну, да головомойка от папá обеспечена. Но вряд ли он пойдет дальше слов. Ну, Сашке же не править! Ну, и черт с ним — пусть треплется. А если править? Боюсь, я так легко не отделаюсь. И дело даже не в папá. Народ тоже не след шокировать. Кому же захочется жить на вулкане?

— То есть ты мною прикрываешься?

— Не очень красиво звучит, но что ж поделаешь, если эмоциональных объяснений ты не принимаешь?

— Это работает, пока жив папá, потом тебе не понадобится прикрытие.

— Зато тебе понадобится помощь. Особенно, если мы не найдем лекарства. Сколько у нас сейчас население?

— Семьдесят четыре миллиона.

— Супер! Ты помнишь такое вещи! А будет больше. Ты представляешь себе ответственность за 80 миллионов человек? Особенно, если ты не совсем здоров.

— Зачем же ты так упорно хочешь найти лекарство? Я перестану в тебе нуждаться.

— Тебе не понять. Есть в Библии. Почитай, может, вычитаешь.

— Странно, что ты веришь во что-то, кроме разума.

— Представь себе! Тебе надо самому расти понимаешь, не меня пытаться заткнуть, а расти самому.

— Саша, у меня будет к тебе одна просьба, точнее предложение… — сказал Никса.

— От которого я не смогу отказаться?

— Отказаться сможешь. Пока. Но тогда ты больше не брат мне.

— Да все, что ты хочешь!

Никса кивнул.

— Я услышал, — сказал он.

Отвернулся к ночному лесу, несущемуся назад вдоль дороги. И поднял глаза к звездам над ним.

— Саш, а кто тот зверь, о котором ты пел? — спросил он. — Ты или я?

— Это просьба?

— Конечно, нет. Просьба не сейчас.

— Я рад, что ты собираешься жить долго, но не ты и не я. Ты не захочешь, а я тут же, от греха, дам билль о правах, и мне не позволят.

— Ты это серьезно относительно американской свободы слова? — спросил Никса.

— Абсолютно. Если к власти приходит человек с собственной легитимностью, он может легко подмять под себя парламент. Поэтому парламент вообще не должен иметь право ограничивать гражданские свободы. Чтобы Зверь, который воссядет на трон, не смог уничтожить гражданское общество.

— Значит, гражданское общество тебе тоже затем, чтобы ограничивать власть монарха? — спросил Никса.

— Чтобы ограничивать власть потенциальных тиранов.

— Что такое собственная легитимность?

— Авторитет, независящий от закона и обычая. Например, человек войну выиграл, экономику поднял, умеет хорошо говорить зажигательные речи.

— Понятно, — сказал Никса. — Твой случай.

— Да какая у меня собственная легитимность!

— Саша, не лицемерь! Все ты прекрасно понимаешь.

— Я не лицемерю. Они в восторге вовсе не от того, что я говорю, а от того, сколько мне лет. Если я через пять лет буду говорить тоже самое — это уже никого не впечатлит.

— Представил. Все равно смело.

— Для того, чтобы что-то смелое сказать, много ума не надо. Ничего, кроме смелости.

— А для теоремы Гаусса?

— Теорема Гаусса — это вообще элементарная вещь.

— Интеграл по поверхности?

— Тебя учили высшей математике?

— Нет, пока.

— А что ты тогда вообще комплексуешь? С первого раза запомнил!

— Но не понял, что это.

— Очень просто. Проще только производная. Что такое производная знаешь?

— Слышал где-то.

— Это скорость изменения функции.

— Гм… — сказал Никса.

— Тогда начнем с предела последовательности. Николай Васильевич, у вас листочек есть?

— Листочек есть, — сказал Зиновьев. — Только что вы сейчас увидите?

— Факт, — согласился Саша.

И посмотрел на совершенно черный лес и чуть более светлое небо над верхушками деревьев.

— Ничего не увидим. Но предел последовательности — это настолько просто, что можно и без листочка.

К Петергофу Саша добрался до теоремы о двух милиционерах, которая у него на ходу превратилась в теорему о двух полицейских.

— Вот, Никса, есть три последовательности. И каждый член второй последовательности больше соответствующего члена первой и меньше третьей. Как двое полицейских на узкой улице, которые ловят преступника.

— Поймают?

— Если преступник между ними, то обязательно поймают. То есть, если две крайних последовательности сходятся к одному и тому же числу, то и средняя сходится к тому же числу.

Да! 179-ю школу не пропьешь. Даже, если потом всю жизнь занимался юриспруденцией.

— Понял? — спросил Саша.

— Да, — кивнул брат.

— С осени у нас уроки?

— С середины сентября.

— Расскажешь это преподу, он упадет.

— Преподу?

— Преподавателю. Кто у нас будет по матеме?

— Сухонин, полагаю. Сергей Петрович. Вряд ли что-то изменится.

— Он обречен, — сказал Саша.

Никса и правда был неплох. Саша подумал, а не применить ли к брату метод Константинова, по которому их учили в 179-й. И с тоской вспомнил листочек под названием «Предел». С эпиграфом: «Но ближе к милому пределу Мне все б хотелось почивать.…» и задачки, вроде «Доказать теорему Коши».

Потянет интересно?

— А доказывать сам будешь, — сказал Саша. — Что я тебе нанялся репетитором работать!

— Попробую, — сказал Никса.

Ландо въехало в парк Александрия и свернуло к Фермерскому дворцу.