Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - [25]

Петровская церковная реформа так же, как и реформа семейного права, были направлены на укрепление и внешней, и внутренней стороны брака. Помимо упорядочения формальных процедур заключения брака (введение венечных памятей, записи браков в записные книги и т. д.) Петр уделял довольно много внимания личным супружеским отношениям, считая таковые важными, вероятно, из своего личного опыта. В частности, именным указом от 5 января 1724 г. Петр запрещал родителям и господам принуждать своих детей и крестьян к вступлению в брак против их воли, обосновывая свое запрещение тем, что такие поступки и ведут затем к несогласному житию.[257] В Воинском артикуле статьей 163 в толковании признавалось, что смерть жены могла наступить в результате жестоких побоев, однако наказание «легче бывает», поскольку такое убийство считалось непредумышленным. В случае предумышленного убийства муж наказывался по всей строгости.[258] В своем проекте уложения Петр, систематизируя преступления внутри семьи, довольно интересно рассматривает проблему супружеского насилия. На первое место Петр выносит битье женой мужа (гл. 12, ст. 34) — такие дела следует отсылать в Синод, где развод чинить по правилам. А вот в случае, когда «муж с женою побоями тирански поступает», Петр предлагает рассматривать такие дела на основании общего уголовного законодательства, то есть как будто побои и увечья были нанесены посторонним человеком и после соответствующего светского наказания отсылать к духовным властям. Однако если жена нанесет мужу побои и увечья, то ее сразу навечно ссылать на прядильный двор.[259] Здесь, во всяком случае, разница наказаний не так очевидна, как в допетровском законодательстве и в Соборном уложении. Хотя опять женщина автоматически попадает в тяжкие работы (прядильный двор) навечно, тогда как муж мог бы отделаться битьем кнутом и месячным тюремным заключением (Уложение, гл. XXII, ст. 11).

Впрочем, петровские законодательные новеллы, как мы увидим ниже в материалах судебных дел, не получили распространения среди духовенства, которое продолжало осуществлять разборы дел о супружеском насилии но правилам святых отец и святых апостол, а также Кормчей книги и выносило при этом исключительно неожиданные решения. В деле о разводе кравчего Василия Салтыкова с женой Линой Григорьевной (урожденной Долгорукой) в 1723 г. Синод определил, что в Кормчей книге нет правила о том, чтобы расторгать браки по причине побоев женам от мужей, посему иск Лины Григорьевны Салтыковой остался неудовлетворенным.[260] Вплоть до Екатерининской эпохи и второго периода реформ, если истице удавалось доказать, что тяжкие побои и увечья угрожали се жизни, тогда она могла получить развод, но часто без права последующего выхода замуж и сильно теряя в имущественном положении, так как она должна была покинуть дом мужа и могла получить только свое приданое и личное имущество. Если доказать угрозу жизни не удавалось, тогда духовные власти приказывали жене оставаться с мужем, а мужу рекомендовали жить с женою по закону, о чем брали у него подписку.[261] Однако ситуация с разводами складывалась достаточно плачевно, ибо духовные власти практиковали разводы без желания и согласия супругов (например, когда обнаруживалось, что они находились в запрещенном родстве или свойстве), а также принимали решения не по правилам святых апостол и отец, а по самоличному рассуждению.

В 1744 г. Синод затребовал из Московской консистории выписку о производстве бракоразводных дел. Были приложены также и мнения членов Синода начала 1720-х гг., когда обсуждался духовный регламент и «вины разводов брачных». Московская консистория, в частности, подтвердила, что руководствуется указом патриарха Адриана от 1697 г., по которому предписывалось производить разводы только по прелюбодеянию и «на живот совещанию».[262] Исключительный интерес представляет записка о правильных разводах архиепископа Псковского Феофана (Прокоповича). Пожалуй, впервые в рамках обсуждения данной проблемы Феофан настаивает на равенстве прав мужа и жены на развод в случае прелюбодеяния (имплицитно, однако, указывая на это равенство и по другим винам, особенно указанным в гражданском Градском законе). Феофан опровергает доводы тех, кто считает, что поскольку прелюбодеяние жены творит большую обиду мужу, так как подвергает угрозе кровную преемственность семьи, то и прав на развод у нее меньше. С точки зрения Феофана, в данном случае наказание за прелюбодеяние жене может быть более тяжким, однако право на развод должно оставаться равным.[263]

*

Мнение Феофана разделял и преосвященный Иосиф, архиепископ Московский: в своей записке он признает правильной виной для развода только прелюбодеяние. Иосиф при этом наказывает духовному суду внимательно относиться к обвинениям в прелюбодеянии, «дабы челобитчик, который бьет челом о разводе, несогласное и нелюбивое сожитие имея с супружницею своею, и сам он каковым коварством и поступком нс дал жене причины к прелюбодеянию, хотя от ея каковым либо способом избыти и на другой жснитися».[264] Иосиф, безусловно, хорошо был знаком с практикой ложных обвинений жен в прелюбодеянии, когда мужья просто хотели избавиться от опостылевшей жены для вступления в другой брак, часто применяя угрозы или склоняя жену к прелюбоде- нию напрямую, как мы увидим далее. Так, иски о разводе со стороны жены регулярно включали обвинения мужа в прелюбодеянии, из-за чего и следовало жестокое отношение к жене, побои и издевательства.