Быстрее С. - [37]
– Э! – возмущенно восклицает та.
– Ты чо? – в унисон ей спрашивает сзади парень. Думаю, этот вопрос адресован мне.
– Валим! – говорю я растерявшемуся Ивану.
Хозяйка телефона силится его достать, я поднимаю его высоко вверх, толпа вокруг нас еще больше сжимается, и вдруг мы все слышим пронзительный женский визг.
Человеческая волна в ужасе откатывается от края платформы, и я вижу в двух шагах от себя женщину в цветастом пальто, упавшую на рельсы. Рядом валяется белая сумочка, и именно эта деталь почему то сильнее всего врезается мне в память.
В ту же секунду станцию оглашает пронзительный гудок, сопровождающийся мерзким железным скрежетом. Состав, въезжающий на станцию, пытается тормозить, женщина внизу, слава богу, пытается встать, а мы все, оцепеневшие от ужаса людишки наверху, замерев, наблюдаем за тем, как на рельсах, припадая на ушибленную ногу, человеческое существо пытается убежать от стотонного железного монстра.
«На ее месте должен был быть Иван!» – вдруг возникает у меня в голове мысль.
Выйдя из оцепенения, какой-то парень на платформе, присев, протягивает женщине руку. Ему на помощь тут же приходит еще один, потом еще… Там же где-то внизу высоковольтный рельс! Дежурная по станции что-то кричит в динамиках, у машиниста за стеклом – бледное перекошенное лицо. Гудок все длится и длится, въедаясь в мозг. Время растягивается, становится вязким, как остывшая манная каша. У меня ощущение, что все происходящее – затянувшийся дурной сон.
Нужно просто проснуться!
Я делаю над собой усилие, отворачиваюсь, беру остолбеневшего Ивана за руку и выдергиваю его из толпы. На той стороне платформы тормозит прибывший поезд в сторону «Парка победы». Мы делаем несколько шагов сквозь мечущихся на станции людей и молча входим в вагон. Забиваемся в угол. Пытаемся унять дрожь в руках. Дышим реже, чтобы успокоить взбесившееся сердце.
Я знаю, что ОНА там, на той стороне станции, невидимая, следит за нами темными провалами глазниц. Очень надеюсь, что ОНА не успела войти за нами следом.
У меня в руках – несколько вырванных из ежедневника листков, заполненных мелким рваным почерком. Бумажки подписаны по месяцам, некоторые пронумерованы датами. Летопись будущего.
Где грань между ясновидением и сумасшествием?
И как вообще отделить одно от другого?
Листок, помеченный началом июля. Мысленно я называю его «Сон № 1». «Мост или что-то высокое (крыша?). Дождь. Темно, ветрено, огней практически не видно. Вижу все со стороны (с высоты? воздух?). Понимаю, что холодно, но сам не мерзну. Чувств нет, тревоги нет. Эмоциональный ноль. Вода близко, ее много. До горизонта. Знаю, что в воде холодно. Нет ощущения времени. Чувствую, что чего-то жду. Или кого-то. Падаю вниз. Падение замедлено, в какой-то момент кажется, что я парю над водой. Но понимаю, что рано или поздно упаду вниз. Паники нет. Не помню, падаю в воду в итоге или нет».
Ниже пометки: «Мост снится чаще, чем крыша», «Не всегда могу понять, какое время суток».
Листок с надписью «Середина лета». Сон № 2. «Просыпаюсь в падающем самолете. Ужас до того дикий, что, кажется, волосы шевелятся на голове. В голове крутится – это сон. Но понимаю, что могу умереть даже во сне. Темно за окном. В салоне никого. Вообще никого, даже бортпроводниц. Хочу зачем-то встать, пытаюсь расстегнуть ремень безопасности, но не могу. Вожусь с замком, а в голове – сейчас разобьемся, сейчас разобьемся! У этого сна никогда нет финала».
На этом листе нет пометок. Видимо, история про самолет снилась ему без вариаций.
Листок с надписью «Июль, частично август». Сон № 3. «Вижу человека со шрамом. Я с какой-то девушкой в ресторане (не Юля). Я в костюме, помню ощущение удовольствия от кроя и качества ткани. Человек (лет 40?) смотрит на меня из-за соседнего столика. Иногда вижу его одного, иногда – с друзьями. Смотрит на меня не отрываясь. В глаза. Пытаюсь не обращать внимания. Он что-то говорит мне, смысла сказанного разобрать не могу. Оставляю свою спутницу, выхожу в холл. Попадаю в длинный темный коридор со множеством поворотов. В конце коридора мигает лампочка. Иду по коридору, кажется, специально ищу того мудака со шрамом. Неожиданно оказываюсь на улице (служебный вход?). Мусорные баки, забор из сетки-рабицы, выхода нет, пытаюсь перелезть через забор. Не хочу лезть, т. к. боюсь испортить костюм. Возвращаюсь в ресторан через дверь (зеленая узкая деревянная дверь). Открываю ее, делаю шаг в коридор, и тут же чувствую сильную боль в боку. Не вижу, но знаю, что это тот человек со шрамом, и он попал в меня из пистолета. Сон обрывается обычно именно на этом месте – последняя мысль, которую помню: ранение смертельное».
Сны про убийства и мне снятся через день. Ничего особенного…
Листок, помеченный августом. Сон № 4. Тут вообще только пара фраз. «Пожар. Пытаюсь кого-то спасти. Огонь не обжигает, могу ходить внутри него». Все!
Внизу на этом же листе записан сон № 5. Помечено: «август, после днюхи Валерчика». Не знаю, кто такой Валерчик, но здесь начинается самое интересное! Это я уже видела. Итак: «Концерт где-то на открытом воздухе. Я опаздываю на выход, за мной несколько раз приходит девушка. Почему-то я не спешу выходить, разговариваю с кем-то из знакомых за кулисами, специально тяну время. Наконец понимаю, что тянуть больше нельзя. Выхожу на сцену. Она огромная, я даже не вижу кулис. Как помост, который со всех сторон обступила толпа. Звучит музыка, но я никак не могу вступить вовремя. Потом понимаю, что у меня в руках нет микрофона. Злюсь, думаю про себя, что после выступление обязательно найду кого-то из звукорежиссеров и дам в морду. Тяну время, жду, когда мне принесут микрофон. Чувствую, что под ногами начинает расходиться пол. Такое ощущение, что началось землетрясение, и все рушится. Сцена расходится посередине, я съезжаю вниз по упавшим доскам. Меня накрывает сверху какими-то конструкциями. Понимаю, что я живой, но выбраться не могу. Опять злюсь. Испуга нет, только злость. Почему-то думаю, что сейчас должны прийти спасатели с собакой, чтобы откопать меня».
Однажды пятеро столичных бездельников становятся драг-дилерами нового поколения – начинают продавать своим богатым клиентам чистейший наркотик, их собственный адреналин. Впрочем, главной целью развлекательного агентства «Адреналин» является не просто получение прибыли, но и тот драйв, который избавил от скуки самих главных героев. Однако погоня за деньгами и острыми ощущениями может стоить жизни организаторам забавы.
В Москве действует некий Скупщик — темный демон, который скупает таланты разочаровавшихся в успехе людей взамен на деньги и славу. Скупщика преследует галерист Илья Свирин — и в багажнике Ильи есть святая вода и деревянный крест. Но что именно нужно художнику от Демона?
Однажды пять не особо удачливых человек по собственной глупости… умерли. Если вы думаете, что это финал истории, вы ошибаетесь – это ее самое начало. По ту сторону бытия, в странном месте под названием «Сортировочная», погибшим было предложено – отправиться дальше, в неизведанное, или попытаться отработать собственное «непреднамеренное самоубийство». Теперь пятерка «ходячих мертвецов» возвращается на Землю, чтобы спасти от случайной гибели таких же, как они, идиотов. Содержит нецензурную брань.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Новая история о любви и взрослении от автора "Встретимся на Плутоне". Мишель отправляется к бабушке в Кострому, чтобы пережить развод родителей. Девочка хочет, чтобы все наладилось, но узнает страшную тайну: папа всегда хотел мальчика и вообще сомневается, родная ли она ему? Героиня знакомится с местными ребятами и влюбляется в друга детства. Но Илья, похоже, жаждет заставить ревновать бывшую, используя Мишель. Девочка заново открывает для себя Кострому и сталкивается с первыми разочарованиями.
Первый роман Марии Станковой «Самоучитель начинающего убийцы» вышел в 1998 г. и был признан «Книгой года», а автор назван «событием в истории болгарской литературы». Мария, главная героиня романа, начинает новую жизнь с того, что умело и хладнокровно подстраивает гибель своего мужа. Все получается, и Мария осознает, что месть, как аппетит, приходит с повторением. Ее фантазия и изворотливость восхищают: ни одно убийство не похоже на другое. Гомосексуалист, «казанова», обманывающий женщин ради удовольствия, похотливый шеф… Кто следующая жертва Марии? Что в этом мире сможет остановить ее?.
Книга рассказывает об одной из московских школ. Главный герой книги — педагог, художник, наставник — с помощью различных форм внеклассной работы способствует идейно-нравственному развитию подрастающего поколения, формированию культуры чувств, воспитанию историей в целях развития гражданственности, советского патриотизма. Под его руководством школьники участвуют в увлекательных походах и экспедициях, ведут серьезную краеведческую работу, учатся любить и понимать родную землю, ее прошлое и настоящее.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)