Былое, нынешнее, грядущее - [40]

– Лисёнок... Лисёнок мой...

– Какой-то лисёнок ей снится, видать, – шепнула Зорица.

Берёзка застонала, и Гледлид снова содрогнулась всем нутром. Приблизившись к постели, она склонилась к лицу спящей колдуньи, ловила каждый вздох и трепет ресниц.

– Лисёнок, – опять позвала Берёзка.

Да, Гледлид обещала молчать, не будить её... Но как удержаться, когда чудо в груди тянулось крыльями, жаждало обнять, прильнуть?.. Склонившись ещё ниже, навья шепнула Берёзке в губы:

– Я здесь...

Послышался укоризненный вздох Зорицы, но Гледлид не обращала внимания. Сердце и душа были сосредоточены на задрожавших ресницах Берёзки, сквозь которые проступил сонный, туманный взгляд. Несколько звенящих мгновений – и в нём рассветным лучиком забрезжило узнавание, уголки губ приподнялись в улыбке.

– Лисёнок... Ты здесь...

– Здесь, родная. – Гледлид не смела прикоснуться, довольствуясь лишь общим воздухом с нею.

– Не покидай меня больше... – Во взгляде Берёзки мягко светилась грустная нежность.

Гледлид еле сдержалась, чтоб с рыком не сгрести её в объятия и не притиснуть к своей груди. Она лишь легонько, ласково скользила пальцами по щекам Берёзки.

– Я с тобой, волшебница моя... И всегда буду. Только позови – приду. Ночью ли, днём ли, в стужу или зной, живая или мёртвая – приду.

– Лучше приходи живая. – Берёзка прильнула щекой к пальцам навьи, закрыла глаза – то ли измученно, то ли с тихим блаженством. – Соскучилась я по тебе...

У Гледлид желваки на скулах заходили: она челюстями стискивала в себе жажду объятий.

– Я повторю то, что сказала тогда: ты пробудила моё сердце, – проговорила она. – Оно в твоих руках. Не разбивай его...

Ресницы Берёзки намокли, губы задрожали.

– Прости, лисёнок... Прости, ежели обидела. У меня сердце тоже в клочья рвалось...

Навья не сдержала рык – тихий, сдавленно-горловой. Эти слёзы жгучими каплями упали ей в душу, нутро будто когтистая лапа мяла, тискала и переворачивала. Бережно приподняв Берёзку от подушки, она прижала её к себе со всей осторожностью и мягкостью.

– Всё, всё, милая... Не думай об этом, забудь. Я уже забыла, – хрипло шептала Гледлид, вжимаясь губами в её лоб.

– Лисёнок... Рыжик мой, – всхлипнула Берёзка.

Её руки поднялись и обвили Гледлид за шею слабыми, мягкими объятиями, и она спрятала лицо у навьи на плече. Зорица с тихим смешком в ладонь молвила:

– Я тут, пожалуй, лишняя... Воркуйте, не стану мешать. Пойду покамест, посмотрю, как там дитятко.

Она вышла, а Берёзка спросила:

– Отчего ты вся мокрая?

– Дождь. – Заполучив наконец-то Берёзку в объятия, Гледлид чувствовала, что плывёт в усталой истоме. Слова вырывались скупо, коротко – лишь самая суть.

– Тебя Зорица позвала? – Берёзка потёрлась носом о щёку навьи.

– Нет, моя родная, меня никто не звал. – Гледлид поймала этот милый носик губами, расцеловала. – Вернее, ты сама и звала. Голос твой...

– И что мой голос говорил тебе? – Берёзка не уклонялась от поцелуев, только жмурилась, будто собираясь чихнуть или рассмеяться.

– Он звал: «Лисёнок, лисёнок». – В губы Гледлид её целовать пока не решалась, боясь снова увидеть в её глазах это жалобное «я не могу» – как толчок в грудь.

– Значит, у меня получилось... Ты услышала. – И Берёзка с устало-умиротворённой улыбкой опустила голову на плечо Гледлид.

Потом она захотела увидеть малышку, и новорождённую кроху принесла кошка с васильковыми глазами, одетая в рубашку с прорезями на груди. Не сказать чтобы Гледлид страстно любила детей, но у сердца шевельнулось что-то тёплое при виде маленького существа в объятиях Берёзки. В глазах кудесницы сиял новый свет – мягкий и мудрый, и крылатое чудо снова шептало: «Прекрасная... Прекраснее, чем прежде».

Заглянули Огнеслава с Ратиборой: девочке-кошке не терпелось увидеть сестричку, а княжна, встретившись взглядом с навьей, чуть заметно кивнула – понимающе и значительно.

– Ты уж на охрану не серчай, – молвила она, слегка потрепав её по плечу. – Они уже поняли, что были неправы.

– Я не в обиде, госпожа, – поклонилась Гледлид.

– Ну и славно. Тогда обсушись и милости прошу к столу, – радушно пригласила Огнеслава. – Что-нибудь горяченькое на завтрак тебе не повредит.

Горяченькому, а именно, блинам с пылу-жару со сметаной и рыбой Гледлид уделила самое пристальное и основательное внимание. Бессонная ночь, полная тревоги и напряжения, измотала её, выжала досуха, так что даже колени тряслись, а когда переживания схлынули, голод подал свой голос урчанием и жжением в животе. Восемь толстых, ноздреватых блинов с щедрой начинкой улетели в голодное нутро, как один. Осоловев от сытости, навья с удовольствием бы завалилась спать самое меньшее часиков на пять-шесть, но предстояла работа в библиотеке. Сейчас бы чашечку крепкого отвара тэи... Увы, тэя в Яви не росла. А на сердце разливалось тихое счастье по имени Берёзка – трудное, своенравное и непокорное, но теперь уже до мурашек близкое.

Отшумели сады и леса, схватилась инеем земля, по утрам становясь гулкой и твёрдой от мороза. Вдобавок к составлению сборника пословиц Гледлид пришло в голову начать собирать сказки и былины – как Белогорской земли, так и соседних княжеств, Воронецкого и Светлореченского. Не обнаружив в библиотеке письменно запечатлённых образцов изустного народного творчества, навья взялась исправить это упущение, а княжна Огнеслава одобрила её начинание. Она также попросила Гледлид об уроках навьего языка для своей дочки Рады и племянницы Ратиборы.