Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - [242]

И нет для любви одного только не-я: истоки ее, находясь в нас, непререкаемо убеждают, что внутренний мир существует. Ни в хотениях, ни в мышлении, ни в восприятиях органов чувств душа так ярко не ощущает свое бытие, как в чувстве любви.

Реально выводя человека из пределов сознания, являясь божественным посредником между человеком и миром, незыблемо устанавливая существование субъекта, объекта, взаимодействия между тем и другим, – любовь несет в себе все признаки познавательной ценности.

Но, не замечая этого сияющего солнца души, проходят мимо мыслители, потрясенные великим солнцем для глаз. Ищут правды бытия с помощью обожествленного опыта. Строят для укрытия от тоски знания убежища, одни из них разрушают, другие обновляют, третьи создают заново.

И видят со страхом, что жизнь коротка, что бесконечная тоска. И что впереди – одно только изнеможение духа.

«Православная Русь», Джорданвилль, 1-14 февраля 1949, № 3 (431), с. 5-7.

3. Любовь и разум

Улыбнется ученый в ответ на мысль о познании природы любовью.

И мыслитель-позитивист, исходящий из опыта, тоже улыбнется и скажет: где для любви опора в великой системе приобретенных человеческих знаний? И мыслители рационалист и критицист улыбнутся: нет у любви логических рамок для построения системы. Нет у любви трансцендентальных форм восприятия, нет категорий, которыми обладает рассудок.

Почему же не согласится ученый принять любовь за основу познания? Не потому, что сам не знает любви, а потому, что не знают любви обожествленные им математическое измерение и инструмент. Гордый грузом своих инструментально-логических знаний забывает ученый, что истоком его занятий наукой, руководителем первых шагов, была именно любовь к той стороне бытия, которая пленила его своей загадкой, привлекла внимание чудом существования.

Профессионал-астроном, погруженный в вычисления элементов орбиты новой кометы, или ищущий на фотографии неба черточку – след астероида, не всегда в своей жизни был счетной машиной или придатком к фотографической камере в соединении с рефрактором.

Когда-то, в начале, переполнялась его душа восторгом при созерцании неба, мерцала в душе любовь к мирозданию при виде мерцания звезд. Какими друзьями казались тогда и молодая в своем сиянии Вега, и мудрый в красном блеске стареющий Антарес! Приятелями юности были созвездия и трапеция Льва, и изгиб Северного Венца, и широкоплечий Орион с жемчужным поясом посредине.

А затем – пришел инструмент, за ним цифры, таблицы, микрометрические винты, уровни, хронометры, спектрографы, пленки, сочетания металло-стекла… И от праздника первоначальной любви ничего не осталось.

А какой ботаник-профессионал не начал с того, что возлюбил прелесть цветка, красоту узора листвы? Сколько нежности взгляда пережили его глаза при юном ознакомлении с пугливым пухом одуванчика, с огненной яркостью мака, с лучистой синевой васильков? Долгое время теплится эта любовь в душе натуралиста, пока не растрачивается в таблицах классификации, в искусственных рамках систематики.

И каждая наука имеет такое же начало, такой же конец. Рождается из любви к миру, заканчивается растратой любви в инструменте, в измерении, в обработке ничего не любящей логики. Не только в истоках предметно-объективных наук – в физике, в химии, в геологии, мы находим то же любование природой. Даже начала математики таят в себе любовь-интерес ко взаимоотношению пространных форм, к сочетанию, нагромождению, исчезновению и росту предметов. Но быстро уводит математика душу от этих живых истоков познания, гонит ученого в холод анализа, превращает знание в бесплодную связь понятий и символов. И обездушенный, потерявший начальную теплоту восприятия, смотрит математик на мир сквозь отверстия цифр, в ложном сознании величия… И умерщвляет все живое, к чему прикоснется.

* * *

А во что превращается изучение жизни, если в основе его не лежит познавательное проникновение любовью?

Предоставленный себе разум видит в жизни только слепую борьбу, взаимопожирание существ, торжество сильных, гибель слабых, бездушное шествие живых тварей неизвестно откуда неизвестно куда, от безразлично-простого к безразлично сложному.

Движимый неосознанной любовью к изучению таинства жизни, пораженный величием шумного потока живого бытия, подходит начинающий исследователь к берегу этих стремительных вод, ищет в себе опоры для разгадки непонятного зрелища…

Но, отстраняя любовь, выступает вперед разум. Дает в руки исследователю нож, говорит: «сначала умертви, затем изучай». И дает кроме ножа реторту и колбу, говоря «зачерпни живую воду потока, смотри внутрь в сосуд, и угадаешь тайгу движения». Для любви все в основе жизни прекрасно и благостно. Зло, посеянное дьяволом, для любви ничтожно и временно. Грех, вошедший в живую вселенную, не низвергает любовь, а выявляет ее, как противоположность, как начало всего и как конечную цель.

Но поврежденный грехом, незаконно расширив свои границы, отстраняет разум любовь. И без любви теряет человек под ногами истинное дно бытия, остается перед ним только зло для объяснения мира. И возводится беспощадная борьба в основной закон жизни. Утверждается смерть, как первозданная сущность вселенной.