Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения - [244]

А разум, отстранив эту любовь, в состоянии и одного Бога, и двух, и множество их, признать творцом мира и благостного духа и дьявола. И сколько различных жутких ответов может он дать людям, мятущимся от страха перед небытием после смерти!

– Нет бессмертия, – говорит он. – Смерть – конец, исчезновение всего, навсегда. После смерти нет меня никогда в вечности, нет меня нигде в бесконечности.

Или говорит разум:

– Умер ты, нет тебя, неповторим ты как личность. Но вместо тебя придет кто-то другой, как наблюдатель земли, раскроет глаза, напряжет слух, станет ощущать, хотеть, мыслить. И, кто знает: быть может, это и ты – новый, пришедший? И, быть может, всегда ты приходишь на смену себе, сам не зная того, не вспоминая своих появлений в веках?

Или говорит разум:

– А, быть может, есть бессмертие, бессмертие личное. Но действительно ли в состоянии оно успокоить тебя. А если, исчезнув с земли, встретит твой дух только пустоту, без цели, без смысла? Охватит тебя тоска по краскам, по звукам, по радостным ощущениям бывшего тела. И будешь ты звать Бога – и никто не ответит. И будешь метаться по вселенной, кого-то искать, и никого не найдешь.

Или еще скажет разум:

– А, быть может, в мире духов существует – та же борьба, та же злоба, то же отсутствие правды, что и здесь, на земле. Где тогда у тебя глаза для облегчающих слез? И где грудь для облегчающих вздохов? Вступишь ты в борьбу с другими духами за право воплотиться в желанное новое тело. И будет страшной эта борьба за будущее земное дыхание, за будущие земные желания.

Без конца может строить догадки разум, предоставленный сам себе, не имеющий предела в сплетении мыслей. Созданный не для познания мира, а для узнавания внешних его проявлений, призванный вносить земной распорядок в ощущения, хотения, чувствования, безразличен к единому проникновению в истину, так как предельная истина – выше того видимого неба, которого она достигает.

А любовь, единственная, божественная сущность души, единственный источник познания, пронзает все небо насквозь до его Божьих пределов.

И говорит она человеку:

– Есть Бог, не ищи его: Он в тебе, это – я.

Вечен Он – ибо нет для меня пределов во времени. Бесконечен – ибо я охватываю все во вселенной.

И всемогущ Он, ибо все преодолеваю я, всем движу и все создаю.

И всеблаг Он: ибо я для тебя – благо, благо для всего мира, для всех существ на земле и на небе.

И един Он, ибо едина я в своей полноте.

Не может зло властвовать в мире. Ибо не я, а зло было бы тогда внутренней правдой твоей.

Можешь постигнуть ты все это только через меня, только из себя самого: и вечность, и бесконечность, и единство, и всеблагость Творца.

И не страшны призраки, вызываемые разумом из холодной пустоты слов. Пусть тревожит он мысль твою небытием после смертного часа. Знаешь ты, что всеблаг Бог. И при всеблагости не уничтожит Он творения Своей же любви.

И пусть говорит разум, что впереди у бессмертия – мрак, борьба за воплощение, продолжение неправды.

Знаешь ты, что всеблаг Бог. И при всеблагости – нет в Его царствии неправды и грешной борьбы.

И пусть говорит разум, что не существует бессмертия личного, что души вновь приходят на землю, не зная себя, не вспоминая своего прежнего существования в веках.

Знаешь ты, что Бог вечен, бесконечен, един, всеблагий. И не может всеблагий-вечный отнять у твоего я вечности; не может всеблагий-единый лишить тебя единства сознания; не может всеблагий-бесконечный не вернуть тебе все, что было на земле тобою любимо. Встретишь ты снова и близкого друга, и окружавшую зримую красоту бытия, и величие далеких звездных миров.

Бог есть любовь – учит Учитель. Бог есть любовь – подтверждает глубинная сущность души.

И любовью начинаясь, любовью заканчивается истинное наше познание:

Я люблю, следовательно, я существую.

Я люблю, следовательно, существует мир.

Я люблю, следовательно, существует Бог.

«Православная Русь», Джорданвилль, 3-16 февраля 1949, № 5 (433), с. 8-10.

Притчи нашего века

Ужас возмездия

Предостерегающий голос услышал я в темноте ночи:

«Страшное время приходит. И для телесного проявления материи, и для бестелесного существования духа.

Неутомим человек в своем дерзновении к изменению природы. Начал с разрыхления земли, с разбивания камня. Рыл колодцы, воздвигал курганы, ставил запруды в ручьях, изменял русла потоков. С помощью огня ворвался в тайну молекул, стал изменять строение горных пород, разлагать сложные тела на простые, создавать новые.

И с самого начала этого кощунственного вмешательства человека в ее бытие возроптала материя. Стоном и скрежетом ответило убитое дерево насилию долота и пилы. Грохотом обвала и падения осколков ответили кирке потревоженные камни и скалы. Зловещим клокотанием предостерегали человека молекулы против насилия, производимого над ними огнем. В оглушительных взрывах стала выражать свою ярость материя.

Радовался человек, говоря: «я покоряю природу». А было это, в действительности, не покорением, а объявлением войны, не приобретением раба, а созданием врага.

И теперь, когда механическое вмешательство в природу пройдено, а химическое вмешательство в жизнь молекул изведано, и когда разложением атома дошел человек до последнего слова в своем вызове силам материи, роковой конец близок.