Буйный Терек. Книга 1 - [158]

— Противу кавалерии справа, первый плутонг на колено, второй ряд пли стоя, третий — огонь! Первый — штыком! — надрывался он, пугая солдат и путая своим вмешательством офицеров.

Взгляд его упал на Небольсина, который по недавней службе в гвардии знал, хотя и не очень твердо, эти нововведения и подсказывал солдатам, что нужно делать.

— Стоять вольно. Поручик, ко мне, — отирая пот со лба, скомандовал Паскевич.

Небольсин строевым шагом подошел к нему.

— Это вы были на днях с донесением о победе у главнокомандующего?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— Вы, кажется, один-единственный, кто разумеет мои команды. Вы что, служили в России?

— Так точно. Переведен из гвардии Измайловского полка.

— Дуэль, шалости или что-нибудь похуже? — поднимая бровь, спросил Паскевич.

— По собственному желанию, ваше высокопревосходительство! Хотелось видеть Кавказ и побывать в деле.

— Ну что ж, судя по Владимиру и по той лестной аттестации, которую мне довелось слышать в штабе, вы добились многого, поручик!

Небольсин молча смотрел на генерала.

— Вероятно, получив Георгия и производство в капитаны, вы вернетесь обратно в гвардию?

— Мне нравится здесь, ваше высокопревосходительство, но что будет завтра, известно одному богу. Ведь идет война, — ответил Небольсин.

Паскевич небрежно, чуть усмехнувшись, с коня оглядел поручика.

— C’est pour la première fois, que je vois une telle bande, comme ces vagabonds, nommés on ne sais pas pourquoi, les soldats, jetez un coup d’œil sur ce cous-officier bancal tapissé de décoration. Quels renseignements un tel rustre est capable donner aux soldats?[111] — кивнул на стоявшего поодаль Саньку Паскевич.

— Этот унтер-офицер, ваше высокопревосходительство, и есть тот самый Елохин, который на этих днях заколол штыком трех гвардейцев шаха и собственноручно захватил иранское знамя, — холодно пояснил Небольсин.

Паскевич посмотрел на него, затем перевел глаза на все так же свободно и спокойно стоявшего Саньку и молча пожал плечами. Он еще часа полтора гонял и мучил солдат перестроениями и шагистикой, но теперь свое раздражение и гнев перенес на нижегородских драгун, не умевших, по его мнению, даже как следует сидеть на коне.

— Чему вы учили ваших драгун? — с нескрываемым презрением спросил он командира полка Шабельского. — Ведь они не рубят, а только тычут шашками. Безобразие, а не полк!

Шабельский молчал. Он видел, что генерал зол, несправедлив и придирается к чему попало.

«Черт с ним! Увидит в бою, что такое мои драгуны», — думал он, продолжая молчать.

Часам к трем, утомив солдат, устав сам, распушив офицеров, не попрощавшись с солдатами и не сказав им ни слова, Паскевич прекратил учение и поехал обратно в лагерь.

Глава 8

Тифлис волновали два события: персы, уже подходившие к Елизаветполю, и приезд Паскевича, в котором многие провидцы уже видели нового хозяина Кавказа.

Местное общество во главе с шумной, болтливой и недалекой Прасковьей Николаевной Ахвердовой детально и оживленно обсуждало «за» и «против» нового генерала. И даже предводитель дворянства, недавний сторонник Ермолова князь Багратион-Мухранский на всякий случай явился с визитом к отъезжавшему на фронт Паскевичу. Старые сослуживцы Ермолова Похвистнев, Амбургер, Викентьев, понимая, что Алексей Петрович попал в опалу, «заболели», предпочитая переждать первые дни в стороне от событий.

Ермолов все видел, понимал и молчал. Победа в войне с Персией была его целью.

— Ваше высокопревосходительство, приехал генерал Давыдов, — входя к Ермолову, доложил Муравьев, оставшийся после отъезда Вельяминова за начальника штаба.

— А-а, приехал… Зови его, — обрадовался Ермолов.

— Здравствуй, Денис!

— Здравствуй, Алексей Петрович!

И они тепло обнялись, внимательно разглядывая один другого.

— Постарел ты, отец-командир, голова поседела, только глаза и голос все те же, молодые, — восхищенно сказал Давыдов.

— Где там! Укатали сивку крутые горки! — махнул рукой Ермолов. — Как ехал? Где остановился?

— До Владикавказа в коляске, оттуда на двухместной линейке, взял её у майора Огарева Николая Гавриловича. Помнишь его?

— Как же, начальник дороги. Ведь это у него во Владикавказе оставались чемоданы Грибоедова. Кстати, как он, когда будет в Тифлисе?

— На днях должен приехать.

— Ну, а что в Москве, долго ли двор останется в белокаменной? Какие новости?

Давыдов посмотрел на старого друга, и, отлично понимая его вопрос, сказал:

— Ждут победы. Государь послал Паскевича на время. Победа нужна царю. В дни коронации она будет звучать особенно сильно.

Ермолов молчал. Так прошла минута.

— Она, эта победа, еще больше, чем царю, нужна Паскевичу. Она поднимет его и свалит меня, но, Денис, нам с тобой дорога Россия. Помнишь, как сказал Петр накануне Полтавской битвы? — Ермолов прошелся по комнате. — «А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, была бы только Россия в славе и благоденствии». Я оголил Тифлис, я дал Паскевичу все лучшее, что имел, во имя России.

— Противу тебя все, Алексей Петрович, и Нессельрод, и Бенкендорф, и немецкая партия.

— И царь, — добавил Ермолов.

— И он. Один только Дибич еще не перешел на их сторону.