Буйный Терек. Книга 1 - [153]

Пехота русских с артиллерией только подходила к реке, когда персы бежали с поля боя. Но это был лишь первый момент сражения. За горой Бахчи-Даг ударили барабаны, завыли рожки, поднялась густая пыль, и десятитысячная армия Мамеда-Мирзы под равномерный грохот барабанов показалась в долине. С горы спускалась кавалерия, отряд верблюжьей артиллерии зембуреков[108] и несколько пушек двигались по дороге. Не дойдя полуверсты до реки, армия Мамеда-Мирзы развернулась вправо и влево, фланги образованного этим маневром полумесяца придвинулись к реке. Дорога и переправа оказались под ударом обоих крыльев иранской дуги. Посреди была пушка, по флангам — фальконеты; шахская гвардия и шесть батальонов отборной пехоты сарбазов образовали центр.

— Видно, действительно этот сардар Амир-хан один из лучших военачальников Персии, — глядя на быстро и умело разворачивавшиеся батальоны, сказал Мадатов.

— Недаром Аббас-Мирза послал его в помощь своему сыну. И идут хорошо, и маневр делают отлично, — заметил командир Ширванского полка Абхазов.

— А что, Александр-джан, пошел бы в штыки на их гвардию? — указывая на джанбазов, опросил Мадатов.

— Если нужно, пошел бы. А маневр они действительно делают умело, — похвалил Небольсин.

— Ну, друзья, а теперь давайте покажем им наш маневр. Все по местам! — крикнул Мадатов. — Кавалерия, вперед, пехота, в атаку! Без выстрела, только штыком бейте перса! Батареи, огонь!!

Мадатов тронул коня и медленно поехал вперед. Забили русские барабаны, пеня воду, рванулась вперед конница. Обгоняя друг друга, сверкая обнаженными клинками, понеслись грузины, милиция и донцы. Удар был столь стремителен, что левый фланг иранской дуги дрогнул. Началась рубка. Стена на стену, лава на лаву неслись и рубились конники. Русская артиллерия открыла беглый огонь по центру и резервам иранской армии.

Непрерывно и сильно били иранские орудия и фальконеты. Русская пехота под их огнем по пояс в воде, подняв ружья над головой, переходила реку.

Солдаты с ходу ударили в штыки. Мадатов выхватил из ножен саблю и с криком «ура» поскакал. Русские роты врезались в гущу иранской пехоты, смяли спешившие ей на помощь резервы. Первой не выдержала конница персов. Под натиском грузин и донцов она показала тыл и понеслась вспять. Ее обезумевшие от страха всадники налетели на собственные резервы и подавили их. Грузины рубили, казаки кололи, резервные татарские и армянские сотни, дождавшиеся своего часа, ударили по бегущим персиянам.

Разгром был полный. Царевич Мамед-Мирза, бросив свои войска, первым ускакал с поля боя, сардар Амир-хан был убит пикой донца, батальон изрублен и переколот начисто. Одно английское орудие и восемь фальконетов были захвачены с бою, весь лагерь царевича и даже его гарем был взят русскими.

Сидевшие в камнях и кустах и выжидавшие результатов боя жители окрестных мусульманских сел, видя разгром персиян и теперь уже зная, к кому примкнуть, стали добивать разбегавшихся куда попало иранцев. Еще два лагеря были захвачены при преследовании. Высокая шамхорская башня, сотни лет стоявшая как памятник былого величия Ирана, теперь стала свидетелем разгрома десятитысячной персидской армии.

— Хорошо воевал, Александр-джан! — сказал Мадатов. — Твоя рота штыками положила немало врагов.

— Ваше сиятельство, как вы могли видеть действия моей роты? Ведь все дрались отлично, и конница, и пехота! — удивился поручик.

— Командир должен видеть все! И Эристов, и Вачнадзе, и Власов — все дрались великолепно. Но и твоя рота бешено атаковала центр. Сколько взял зембуреков?

— Три фальконета и гвардейское знамя, ваше сиятельство!

— Кто овладел знаменем?

— Младший унтер-офицер Елохин. Он заколол знаменщика и двух джанбазов, защищавших знамя!

— Знаю его, — усмехнулся Мадатов. — Мне про него Алексей Петрович рассказывал. Старый солдат, кутузовской школы. Представь его к третьему Георгию и производству в старшие унтеры. А теперь, генацвале, собирайся. В Тифлис, к генералу поедешь.

— Алексею Петровичу?

— К нему! Да что ты удивляешься? С донесением о сражении всегда посылают наиболее отличившихся офицеров. Ну, а ты и знамя взял и фальконеты захватил! Собирайся, это приказ и никаких разговоров!

— Когда прикажете ехать? — становясь «смирно», спросил Небольсин.

— Сегодня в ночь. Пять казаков тебе хватит в охрану?

— Довольно и двух, ваше сиятельство. Разрешите только взять с собой Елохина.

— Бери, бери. Это ему вместо отдыха будет.

— Когда прикажете возвращаться?

— Как отпустит Алексей Петрович. Думаю, что через четыре-пять дней снова здесь будешь.

Мадатов закрыл дверь и, подойдя вплотную к Небольсину, сказал:

— Я вот почему еще посылаю тебя, Александр-джан. Я знаю, что к тебе Ермолов относится как к сыну. И знаю, что и ты отвечаешь ему тем же. Дело в следующем, Саша: в Тифлис, наверное, уже прибыл Паскевич… Мне о нем напишет Алексей Петрович. Письмо это должно быть в верных, надежных руках. Лучше тебя вряд ли кто здесь сделает это. Ты и увидишь, и узнаешь Паскевича, а когда вернешься, передашь мне и письмо, и то, что скажет тебе Алексей Петрович!

— Понимаю, ваше сиятельство.

— А теперь приготовься к отъезду да предупреди унтера. В девять часов ты поедешь в Тифлис, а в десять я иду с казаками к Елизаветполю. — Мадатов засмеялся. — Только вряд ли эти жулики еще сидят там!