Бурлаки - [66]

Я добрался до казарм и попал на широкий двор. Чего только тут не было! Повозки, кухни, горы патронных ящиков, пушки, ружейные пирамиды. Двор перебегали солдаты с бачками для каши, с котелками под чай.

На плацу маршировал взвод, в казарме играла гармошка.

Попасть к военкому оказалось не так-то просто. Чуть не целый час я объяснял в комендатуре, кто я такой, откуда и зачем приехал. Дежурный тщательно изучил мой мандат, даже на свет просмотрел. Опросил, какое у меня есть оружие, и наконец выписал пропуск.

В маленькой, комнате сидел военный комиссар. Одет он был в блестящий кожаный костюм, на груди алая звезда. Сам худой, как щепка. Я протянул ему свой мандат. Он повертел его в руках, спросил:

— Офицерья у вас в волости много?

— Есть несколько человек.

— Ты сам-то партийный?

— Да.

— У нас здесь тоже золотопогонников не оберешься. В уездном комиссариате сплошь офицеры, а писаря от воинского начальника остались… Сижу, как под арестом. Того и гляди предадут.

— Зачем тогда принимают в комиссариат бывших-то офицеров?

— Своих военных специалистов нет, да и приказ такой… У вас под боком, в селе Никольском, десятый кавалерийский полк. У них почти весь командный состав — старшие казачьи офицеры.

— Почему это?

— Тут что-то не так… Когда-нибудь разберутся, — неопределенно ответил комиссар. — Да ладно. Наговорились. Будьте с Бычковым начеку. Ну, руку, товарищ! Сейчас придет писарь. Что увидишь, мотай себе на ус.

Явился писарь и провел меня в канцелярию, где несколько человек корпели над бумагами. В углу сидел пожилой военный с казацкими усами и одним пальчиком стучал на пишущей машинке. Длинные ноги его далеко высунулись из-под стола. Из разорванного сапога торчал грязный палец.

Писарь достал из шкафа бланки, несколько больших конторских книг и объяснил мне:

— Это добро на ваш комиссариат. Штука нехитрая. Дома разберешься. Если что будет непонятно, напишешь, разъясним… Довольствие получил?

— Нет. Какое довольствие?

— Табачное, мыльное, прочее. Папахи пришли, гимнастерки. Сколько вас?

— Пока двое: комиссар да я.

— Вас должно быть больше. Еще второй комиссар должен быть… из местных… Вот уже три. Будет военный руководитель, батальонный инструктор, два или три ротных инструктора, вестовой. Итого девять человек.

Писарь выписал требование и отправился к комиссару. Я в ожидании подсел к его столу.

В это время в канцелярии появился сутулый человек в новенькой офицерской форме. На груди у него был приколот какой-то царский орден. Все, кроме меня, встали. Тот, что печатал на машинке, вскочил первым и вытянулся, как собака на стойке.

Вошедший пренебрежительно взглянул на меня и скрылся в комнате, на двери которой было написано: «Военрук Шпилевский».

Дядя-машинистка зашипел на меня:

— Военную службу не знаешь. Развалился на стуле, как баран!

Я обиделся и возразил:

— Тебе какое дело?

— Встать! Перед тобой начальник.

— Не похож что-то ты на начальника, — ответил я. — Вначале сапоги почини.

Писаря заулыбались, уткнулись в бумаги, а офицер в рваных сапогах проговорил сердито: «Хамство» — и сел за ремингтон.

Возвратился писарь, передал мне подписанное комиссаром требование и стал объяснять, куда идти за гимнастерками, где продовольственный склад.

— Все тебе одному не унести, — предупредил он меня и предложил: — Могу подводу достать у обозников. Если отсыплешь им табаку да немножко со мной поделишься, все увезем на пристань, погрузим и выгрузим. Пошли скорей. Я в обоз, а ты на склад… О махорочке, значит, договорились?

Мы вышли из комиссариата. У склада уже стояла готовая подвода.

— Я предупредил, — объяснил писарь. — Получай скорей. Я сам тебя отвезу. Понятно, что весь заработок мой. Так, дорогой товарищ?

Я рядиться не стал, без задержки получил все, что полагалось, и мы поехали на пристань.

Сдавши «довольствие» в багаж, я расстался со своим возчиком и пошел побродить по берегу.

На бывшей казенной пристани заметил паренька с удивительно знакомым лицом. Не успел я и двух шагов сделать по мосткам, как он бросился мне навстречу.

— Ты, Сашка? Какими судьбами?

— Панька! Рогожников! — И я расцеловался со своим старым другом.

— Пойдем в каюту, — пригласил Панька. — Я теперь начальник постов, а отец капитаном на «Медведе».

Наговорившись досыта в каюте, мы вышли на палубу. Мимо пристани проходил выкрашенный в серую краску, в стальной броне, буксирный пароход. На мостике с рупором в руке стоял дядя Иван Филиппович. Я стал кричать и махать руками.

Дядя поднял бинокль и узнал меня. Он дал знак лоцману, и над Камой раздался свисток.

— Это он с тобой прощается, — догадался Рогожников. — Первый блиндированный пароход. Подарок пермских рабочих Красной Армии. Идет на Волгу воевать с беляками…

Простившись с приятелем, я поспешил на пароход. Проверив в трюме багаж, поднялся на балкон и стал поджидать Фину…

Она появилась на пристани, когда уже убрали мостки.

— На корму! Скорей! — крикнул я ей во весь голос.

Оттолкнув от проволочного барьера какую-то женщину, я перепрыгнул на край борта, потом на нижнюю палубу.

Матрос уже отдавал кормовую чалку. Он выругался по адресу Фины, но она, не обратив на это никакого внимания, быстро перепрыгнула через шалман на пароход.