Бурлаки - [64]

В комнату вошел приезжий, бритый седой человек с маузером, и предъявил мандат.

— Предъявитель сего товарищ Бычков, — читал Меркурьев, — по приказу… назначается… волостным военным комиссаром… губвоенком С. Окулов.

Меркурьев повертел в руках мандат и уставился на новоявленного комиссара.

— Слушай, Бычков! Да ведь я тебя знаю. Ты у нас на пароходе буфетчиком был.

— Алеша! Дорогой! А я-то думал, ты не узнаешь старика. — И они на радостях крепко обнялись.

— Еще один бурлак! — весело говорил Меркурьев. — Только тебя недоставало. Паша Ефимов — партийный председатель, Андрюха Панин…

— И Заплатный здесь?

— Андрей Иванович мельницей заворачивает и с контриками воюет. А это Сашка Ховрин — его правая рука. Тоже бурлак.

— Вот здорово! Ты, парень, не Николы Большеголового сын? — спросил меня Бычков.

Я ответил утвердительно.

— На Амуре видел твоего родителя. Тоже думает сюда перемахнуть, да едва ли. Там уже заваруха началась… Значит, вся команда в сборе? Машинист, капитан, матрос и буфетчик! Давай любой пароход — и вперед до полного!

— Что это за волостной военный комиссар? — спросил Меркурьев. — Я не слыхал такого.

— Вроде присутствия по воинским делам, — ответил Бычков. — Будем составлять учетные списки военнообязанных, учить парней военному делу. Ты, Меркурьев, помоги мне прежде всего найти делопута. Толкового надо. Всяческие там списки, военные билеты и прочее. Может быть, из военных писарей кто-нибудь найдется в волости? Кто у тебя есть? Давай, Меркурьев, помогай, Алеша.

— Никого нет подходящего. Из офицеров разве.

— А они партийные?

— Нашел партийных офицеров! Один Пирогов, да и он заведует земельным отделом.

— Беспартийного нельзя. Секретные бумаги. Понимаешь?

Меркурьев вдруг уперся своими рыжими глазами в меня. Я даже в сторону отвернулся.

— Кроме Сашки Ховрина, некого.

— А как наша работа с Паниным? — спросил я.

— Одно другому не помешает, — ухватившись за мысль Меркурьева, сказал Бычков. — Это даже очень хорошо. По рукам, товарищ!

На лучшем капитанском доме, брошенном хозяевами, появилась вывеска «Волвоенкомат».

Пришлось ехать за «канцелярией» в уезд. Я сам сочинил себе мандат:

«Дан сей мандат делопроизводителю Строгановского волвоенкомата товарищу Ховрину в том, что он командируется в уездный военный комиссариат по военным делам, и предлагаю под страхом революционной власти оказывать ему должное содействие. За неимением печати верить приложенной».

Перед отъездом пошел проститься с Финой. Застал ее в огороде: она поливала капусту. Я перемахнул через забор и крикнул:

— Фина! Сегодня в город еду! — Не дал ей опомниться и схватил за руку. — Понимаешь? В командировку!

Фина высвободила руку и сказала:

— Мне тоже надо в наробраз, к Алтынцеву.

— В чем же дело? Поехали!

— Я не готова.

— А что тебе готовиться? Переоделась, да и на пристань.

Мы шумно вбежали в дом, где жила Фина.

— Тетя! Я в город еду!

Старушка погрозила мне пальцем:

— Собрания у вас, лекции, теперь в город. Отбил ты у меня племянницу… Да ничего не поделаешь. Вы люди молодые, вам вместе жить, а нам умирать пора… Что же на дорогу-то собрать? Сегодня, как на грех, не стряпали.

На «Петра Великого» мы попали перед последним свистком. На мостике уже стоял капитан — бывший мешковский матрос Демидов. В белом кителе, в форменной фуражке, статный, не хуже любого старого капитана. Он с достоинством командовал: «Отдать носовую! Отдать кормовую!.. На пристани! Уснули?»

Пароход был переполнен. Никаких первых, вторых, третьих классов не было. На нижней палубе можно было увидеть бывшую барыню — она разместилась с багажом прямо на полу у машинного отделения, а в салоне — артель плотников с пилами и топорами. Мне, как человеку «военному» и с мандатом, комендант парохода отвел отдельную каюту.

Зеркала в каюте нет, диван обшит мешковиной, вместо красивых никелированных шпингалетов и ручек — веревочки. В оконном стекле дыра, от умывальника осталась одна расколотая раковина.

— У вас на пароходе война, что ли, была? — спросил я коменданта во флотской шинели, вооруженного наганом без кобуры и кортиком.

— Похуже, братишка! — ответил он мне. — В затоне при Керенском обкорнали. Доремонтировать-то мы не успели, таким наш «Петя» и навигацию открыл.

Фина, оставив в каюте баульчик, вышла на балкон.

Пароход отвалил от пристани. Перед окном поплыли последние постройки, примыкающие к селу луга, красивые яры, светлые пески, а затем могучие сосновые леса. К окну подошла Фина и сказала:

— Знаешь, что я придумала? Поедим вместе, а потом я уйду в салон.

С первой частью предложения Финн я с удовольствием согласился. Сходил за кипятком. Мы достали «подорожники» и устроили пир.

Настала ночь. У потолка загорелась тусклая электрическая лампочка. Фина завесила окно газетой и не собиралась уходить в свой салон. Мы сидели молча, прислушиваясь к ритмичному стуку машины.

— Помнишь, Фина, как тетушка сегодня сказала: вам, мол, вместе жить, — сказал я волнуясь.

Фина подумала и ответила:

— Рано, Саша. Нам учиться надо… Обождем маленько. Мы еще очень молодые… Но никогда не расстанемся… Я очень люблю тебя, Саша. Не сердись…

На каком-то перекате пароход пошел тихим ходом. На носу закричал наметчик: «Два с половиной!.. Под табак!.. Не маячит!» Мимо проплыл зеленый огонь бакена. По палубе пробежали матросы. Потом все стихло. Только слышно, как по воде шлепают плицы да дребезжит в окне разбитое стекло.