Буридан - [86]
Затем, зажав в кулак выщербленную кружку, в которую он перелил содержимое своего кувшинчика, он осушил ее одним махом, и тогда глубочайшее ликование озарило это наполовину закопченое от чадящего пламени лицо: Шопен пребывал на вершине блаженства.
Долго еще в неясном полумраке логова, освещаемого лишь отблесками затухающих угольков, сидя на корточках у огня и подперев кулаками свою рыжую бороду, Шопен обдумывал свое счастье, то есть пищеварение.
Затем, немного захмелев от меда, он проворчал:
— А не пройтись ли мне по моим садам?.. Почему бы и нет? У короля с королевой — свои сады, в Лувре и в Нельском особняке, а у меня — свои. Вот только сады короля находятся наверху, а мои — внизу. И это справедливо: каждому — свое. К тому же, я давно уже не имел возможности туда спуститься.
Сказав или, скорее, проворчав это, он открыл железную дверь — вход в подземелья Большой башни, и в сумерках, не взяв с собой даже самого жалкого фонаря, крадучись спустился вниз. Он превосходно знал эту преисподнюю и с наслаждением вдыхал те запахи гнили и плесени, которые она испускала. Он знал все места, где следовало переступить через ту или иную расшатавшуюся ступеньку; что же до лужиц в этих темных проходах, то — в силу того, что он был босиком — они его заботили мало.
Сердце его глухо стучало от волнения; то было его единственное — помимо кусков шпика и кружек меда — удовольствие, то был его собственный спектакль; он разыгрывал сам с собой то комедию, то драму; он испытывал бесконечную радость, когда бесшумно подходил к двери камеры и слушал стоны и мольбы умиравших там бедняг. Подземелья Большой башни были его садами.
Слишком чувствительный читатель испытает, быть может, некий трепет перед этим существом.
Почему?.. Он был не более опасен, чем гончая, вгрызающаяся зубами в бок кролику, мирно резвившемуся «на тмине, вспрыснутом росою»[13]; Шопену были неведомы ни сожаление, ни ненависть; он не знал, что такое добро или зло; он жил в сумерках своего времени, приумноженных сумерками его души.
Итак, без малейшего колебания или страха тюремщик приблизился к двери камеры номер 5 и прильнул к ней, к этой двери, ухом. Губы Шопена растянулись в ликующей улыбке, и он прошептал:
— Еще держится!.. Спорю сам с собой, что через пяток дней он будет уже на пути к Сене. Нет, это слишком много, через четыре. Ха-ха!.. Этот не такой, как тот, последний, что не произнес и слова. Какие крики, какие вопли!..
Действительно, у Жуаны, которая прекрасно поняла, в какое зловещее место ее поместили, и знала, какая судьба уготована несчастным узникам второго подземелья, так вот, у Жуаны начался ужасный приступ отчаяния. Казалось, вся ее жизнь взбунтовалась в ней. Смерть, отвратительная смерть в этой грязной дыре!.. Только не это!.. Она рвала на себе волосы, царапала лицо, ужас ее изливался в диких криках.
— Хе-хе! — ворчал Шопен, топая ногами от удовольствия. — Будто нож к горлу приставили! Никогда еще не слышал столь прекрасных криков! Определенно, спорю на два дня; хватит и этого. Какая глотка!..
Достаточно повеселившись, Шопен удалился, как и пришел, — отвратительное ночное чудовище, крадущееся по беззубым ступеням винтовой лестницы.
Однако же в открытую дверь он не прошел.
Присел на последней ступени и принялся снова слушать эти поднимавшиеся из земных глубин мольбы.
— Какая глотка! — повторил Шопен. — Нет, никогда еще я не слышал подобных стенаний.
Тюремщик попытался рассмеяться и вдруг понял, что дрожит. Он наклонился, прислушался получше. Он уже даже не улыбался. Возможно, ужас этих стенаний превосходил самое страшное из того, что Шопену доводилось слышать до этого дня.
Кожа на его руках была толстой, как у бегемота, но как-то слишком сильное пламя из очага лизнуло ее. Шопен тогда не слабо взвизгнул, увидев, что поджарился.
Вокруг его мыслей, сердца, души тоже была некая оболочка, кожа, и не менее толстая, но на сей раз эта кожа, быть может, тоже опалилась. С величайшим изумлением Шопен почувствовал, что вот-вот заплачет.
Он заткнул себе уши. Эти крики были слишком печальными. Он не хотел их слышать, но и мысль о том, чтобы уйти, закрыть дверь, не приходила ему в голову.
Шопен опять прислушался. Новая дрожь пробила его до корней нечесаных рыжих волос.
— Ну и дела, — пробурчал тюремщик, — так это женщину туда поместили! По крайней мере, голос у него, как у женщины! Скорей бы уже он заткнулся!..
— Что ты здесь делаешь, скотина?.. Ну-ка закрой дверь, да по-быстрому!..
Шопен распрямился, рыча, как собака, и вдруг сделался исполненным почтения. Тем, что говорил с ним так, был офицер, тот самый, что сторожил королеву.
Позади офицера держались человек десять солдат, которых он захватил с собой, так как пришло время сменить караулы…
— Да закрой же ты дверь наконец!.. — продолжал офицер. — От этой Жуаны шум стоит — на всю башню!
Уже начавший закрывать дверь Шопен неистово задрожал с головы до пят.
— Что?.. — пролепетал тюремщик. — Это еще кто такая — Жуана?.. Офицер расхохотался. Шопен, с его изумленным лицом, отвратительным широко распахнутым ртом, выпученными глазами, действительно представлял собой забавное зрелище.
Париж, 1314 год. На французском троне король Людовик X Сварливый, бездарный правитель из династии Капетингов, отдавший власть в государстве своему дяде – графу де Валуа. Его жестокий соперник – Ангерран де Мариньи, первый министр королевства – всеми силами пытается сохранить для себя привилегии времен Железного короля Филиппа IV. В стране царят бесчинства и произвол. Бакалавр из Сорбонны Жан Буридан и его отважные друзья объявляют войну двору Капетингов и лично Маргарите Бургундской, коварной властительнице, для которой не существует ни преград, ни угрызений совести.
Правление Франциска I, «короля-рыцаря», как он сам себя называл, — это эпоха французского Возрождения и становления абсолютизма. Потеряв после битвы при Павии «всё, кроме чести», король не привык считаться с чужим мнением и жил по принципу «ибо так нам угодно». Будучи сторонником идей гуманизма и веротерпимости, Франциск поддерживал то католиков, то протестантов. В его правление цвели буйным цветом костры инквизиции, которые сам король посещал во главе триумфальных шествий.Однако не всё было плохо во Французском королевстве.
Легенда о Нельской башне – одна из самых страшных загадок французской истории. Говорят, что во времена правления сына Железного короля Филиппа IV неподалеку от стен башни парижане вылавливали в Сене не только рыбу… Знаменитый французский писатель Мишель Зевако (1860–1918), чьи романы известны в России благодаря фильмам с участием Жана Маре и других замечательных актеров, дает свою версию драматических событий, произошедших в начале XIV века при дворе Капетингов, самой длинной династии французских королей. Роман «Тайны Нельской башни» публикуется на русском языке впервые.
Шевалье де Пардальян, которому уже за пятьдесят, появляется в Париже, чтобы отыскать своего сына, много лет назад похищенного неизвестным у служанки принцессы Фаусты.Юношу зовут Жан, и он оказывается известным дуэлянтом и задирой — дерзким, но благородным.Пардальян наконец находит сына и посвящает его в тайну огромного клада, спрятанного когда-то принцессой Фаустой в старинном монастыре на Монмартре.
Король Франции Франциск I спятил. Шутка ли, в свои пятьдесят влюбиться в семнадцатилетнюю! Все придворные готовы кивать и поддакивать нестареющему монарху, лишь шут Трибуле не весел. На его всегда улыбающемся лице затаился страх.Пока в Лувре решают, кто больший дурак – король или его шут, в Париж, город своего детства, возвращается шевалье де Рагастен. Его цель – найти и вернуть то, что он потерял. Рагастен знает, где искать, но при всей своей силе и отваге понимает – сделать это в одиночку практически невозможно.
Мишель Зевако (1860–1918) — известный во Франции писатель, продолжатель традиций Александра Дюма, Эжена Сю, Поля Феваля. Десять из его многочисленных романов посвящены истории рода Пардальянов. Перед читателями один из них.Вместе с главным героем романа, отважным шевалье де Пардальяном, мы попадаем в водоворот дворцовых интриг Екатерины Медичи и ее окружения, приведших к трагическим событиям Варфоломеевской ночи. Мы встретимся с прелестными женщинами и благородными мужчинами, с истинным великодушием и низким коварством, с предательством, верностью и всепобеждающей любовью.
Звукозапись, радио, телевидение и массовое распространение преобразили облик музыки куда радикальнее, чем отдельные композиторы и исполнители. Общественный запрос и культурные реалии времени ставили перед разными направлениями одни и те же проблемы, на которые они реагировали и отвечали по-разному, закаляя свою идентичность. В основу настоящей книги положен цикл лекций, прочитанных Артёмом Рондаревым в Высшей школе экономики в рамках курса о современной музыке, где он смог описать весь спектр основных жанров, течений и стилей XX века: от академического авангарда до джаза, рок-н-ролла, хип-хопа и электронной музыки.
Как жили и работали, что ели, чем лечились, на чем ездили, что носили и как развлекались обычные англичане много лет назад? Авторитетный британский историк отправляется в путешествие по драматической эпохе, представленной периодом от коронации Генриха VII до смерти Елизаветы I. Опираясь как на солидные документальные источники, так и на собственный опыт реконструкции исторических условий, автор знакомит с многочисленными аспектами повседневной жизни в XVI веке — от гигиенических процедур до особенностей питания, от занятий, связанных с тяжелым физическим трудом, до проблем образования и воспитания и многих других.
Полу-сказка – полу-повесть с Интернетом и гонцом, с полу-шуточным началом и трагическим концом. Сказание о жизни, текущей в двух разных пластах времени, о земной любви и неземном запрете,о мудрой старости и безумной прыти, о мужском достоинстве и женском терпении. К удивлению автора придуманные им герои часто спорили с ним, а иногда даже водили его пером, тогда-то и потекла в ковши и братины хмельная бражка, сбросила с себя одежды прекрасная боярыня и обагрились кровью меч, кинжал и топор.
Беседа императора Константина и патриарха об истоках христианства, где Иисус – продолжатель учения пророка Махавиры. Что означает очистительная жертва Иисуса и его вознесение? Принципы миссионерства от Марии Назаретянки и от Марии Магдалены. Эксперимент князя Буса Белояра и отца Григориса по выводу христианства из сектантства на основе скифской культуры. Реформа Константина Великого.
Принятое Гитлером решение о проведении операций германскими вооруженными силами не являлось необратимым, однако механизм подготовки вермахта к боевым действиям «запускался» сразу же, как только «фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами решил». Складывалась парадоксальная ситуация, когда командование вермахта приступало к развертыванию войск в соответствии с принятыми директивами, однако само проведение этих операций, равно как и сроки их проведения (которые не всегда завершались их осуществлением), определялись единолично Гитлером. Неадекватное восприятие командованием вермахта даты начала операции «Барбаросса» – в то время, когда такая дата не была еще обозначена Гитлером – перенос сроков начала операции, вернее готовности к ее проведению, все это приводило к разнобою в докладываемых разведкой датах.
После Октябрьской революции 1917 года верховным законодательным органом РСФСР стал ВЦИК – Всероссийский центральный исполнительный комитет, который давал общее направление деятельности правительства и всех органов власти. С образованием СССР в 1922 году был создан Центральный исполнительный комитет – сначала однопалатный, а с 1924 года – двухпалатный высший орган госвласти в период между Всесоюзными съездами Советов. Он имел широкие полномочия в экономической области, в утверждение госбюджета, ратификации международных договоров и т. д.