Буридан - [125]

Нам остается добавить, что труп сторожа королевских львов был поднят на эшафот и там подвергнут объявленной казни, чтобы толпа, собравшаяся ради этого зрелища, не заявила никакой рекламации, так как в те времена правительства еще не имели привычки не считаться с требованиями толпы.

Так были казнены братья д'Онэ: один — в виде тряпичной куклы, другой — в виде растерзанного трупа. История, однако, утверждает, что оба брата были действительно казнены, но и истории знакомы ошибки. Так что если бы у нас спросили, на чем основана наша версия, мы в ответ могли бы, в свою очередь, поинтересоваться, на чем основаны версии Мишле и Анри Мартена, и даже Дюлора и[25] Женуйяка, но мы предпочитаем сказать правду: в жизни Буридана, через много лет после этой казни, замечены следы очень частых взаимоотношений с неким Готье д'Онэ. Выходит, Готье д'Онэ выжил после этой тройной казни, в завершение которой он был еще и обезглавлен? Ответ напрашивается сам собой. С другой стороны, мы обнаружили следы казни двух дворян, произошедшей в 1314 году. Похоже на то, что один из них был казнен в виде манекена, и вроде как, когда палач продемонстрировал толпе голову другого, кто-то крикнул: «Да это же сторож королевских хищников!» По знаку, который подал прево, жандармы тотчас же заткнули этому человеку рот. Из совокупности этих фактов мы и восстановили возможную правду, которая всегда более правдива, чем правда истинная.

XXXIV. СОКРОВИЩЕ АНГЕРРАНА ДЕ МАРИНЬИ

Утром того дня, в который погиб Страгильдо, Карл де Валуа, комендант Тампля, принимал необычного гостя. Прежде всего мы должны сказать, что дядя короля только что вернулся из Лувра, где он нашел Людовика X сильно ослабевшим, как морально, так и физически. Увидев, что Его Величество столь плох, Валуа потер руки, затем подсунул на подпись несчастному, полумертвому от любви и боли монарху бону на двадцать тысяч парижских ливров, подробно расписав, на что пойдут эти деньги, после чего прошел к королевскому казначею, чтобы получить всю сумму, которую распорядился перевезти в Тампль на спине мула. Казначей документ оплатил, но, пересчитывая деньги, сказал Валуа с той сокрушенной улыбкой, что свойственна всем кассирам:

— Еще две или три такие боны, как эта, монсеньор, и я вынужден буду закрыть свои сундуки.

— Неужели, — вопросил встревоженный Валуа, — у нас все так плохо?

— Ах! — промолвил казначей со вздохом. — Во времена покойного короля такие пустяки нас бы не смутили…

— И что бы сделал мой брат в подобной ситуации? Ну же, просветите меня.

— Прежде всего, монсеньор, — сказал казначей, — он бы попытался доказать парижанам, что ливр турский и ливр парижский есть одна и та же, к тому же, единственная монета; затем, чтобы наказать парижан, которые, естественно, заартачились бы, обложил их каким-нибудь новым налогом, будь то на пояски женщин или же на капюшоны у мужчин; затем, так как парижане зароптали бы пуще прежнего — естественно, не забывая платить, — славный король Филипп, ваш брат, приказал бы разыскать самых ярых из бунтовщиков, и тогда бы выяснилось, что, как обычно, порядочные парижане и не подумали бы роптать, если б их не подтолкнули к тому проклятые иудеи, так как все, слава Богу, знают, что в них-то и заключается причина раздора между христианами. И тогда бы достойнейший король распорядился схватить с дюжину этих самых иудеев, выбранных, конечно же, среди тех, кому было выгодно возмущаться, то есть среди самых богатых.

И он бы приказал повесить или сжечь этих нечестивцев, чьи сундуки тогда остались бы без хозяев, и, естествен но, переехали бы прямиком в Лувр, будучи сперва надлежащим образом окропленными святой водой. Посчитайте, монсеньор, посчитайте, вы, который великолепно считает, какую выгоду принесла бы эта тройная операция: уравненная монета, налог, повешение бунтовщиков-иудеев. К несчастью, мы живем при короле, который ничего не смыслит в управлении королевством. Ах, если бы у нас был добрый король вроде вашего прославленного брата!

— Что ж, — пробормотал Валуа сквозь зубы, — такой король у вас может появиться быстрее, чем вы думаете!

На этом Валуа продолжил свой путь в Тампль, размышляя о том, что, раз уж королевская казна почти пуста, а именно на нее он и рассчитывал, чтобы открыть одни рты и закрыть другие, то в какой-то момент он может оказаться в весьма затруднительном положении.

Вернувшись в Тампль, Валуа, у которого других забот в данную минуту не имелось, принялся подсчитывать собственное состояние, чтобы увидеть, хватит ли ему, в случае чего, личных сбережений.

Он был погружен в эти увлекательные подсчеты, когда вошел слуга и доложил, что некий человек желает переговорить с ним наедине и сию же минуту. Человек этот назвался Тристаном.

При этом имени Валуа подскочил и, вместо того чтобы приказать гнать плеткой для собак наглеца, посмевшего настаивать на немедленной аудиенции, приказал провести этого человека в его кабинет.

Через минуту назвавшийся предстал перед грозным комендантом, и Валуа тотчас же признал, что этот Тристан — именно тот, кого он и надеялся увидеть, то есть доверенный слуга Ангеррана де Мариньи.