Бурелом - [63]

В середине сводного отряда, казалось, нескончаемым потоком двигались обозы с беженцами, полевым лазаретом и подсобными службами.

Последним из Белорецка выступил отряд Николая Томина.

Вскоре арьергарду Николая Томина пришлось отражать ожесточенный натиск белогвардейцев. Ружейные выстрелы, пулеметные очереди, лязг клинков привели в замешательство обозников, и там началась паника. Крестьянские телеги, легкие колышки бывших рудокопов, тяжелые арбы — все смешалось в кучу. Узкое ущелье наполнилось отчаянным криком женщин, плачем детей и ревом мечущихся коров.

Пулеметный огонь томинцев заставил противника залечь за придорожные камни. Развернуться кавалерии Томина для обхвата неприятеля с флангов было невозможно из-за горных теснин. Противник продолжал вести интенсивный огонь. Обласову было приказано со своей ротой обходным маневром зайти в тыл врага. Привыкшие к лазанию по горам татары и башкиры из его роты начали подъем на скалистые кручи. Рядом с Василием полз Калтай. Неожиданно он сунулся лицом в землю и, пытаясь подняться, стал судорожно скрести ее руками. Обласов повернул Калтая на спину.

— Иди, Василь, иди, — с трудом заговорил Калтай. — Тебе надо партизан вести, а я... умирайт.

На какое-то время его друг затих, и только по движению губ Обласов понял, что Калтай еще жив. Наклонился к нему ниже и напряг слух.

— Будешь шестой аул, найди мой малайка, скажи: Калтай умирайт большевик. Иди, Василь.

В тот день в ущелье погибло немало с той и другой стороны.

Передав команду своему заместителю и приказав двигаться вперед, Василий подошел к братской могиле у обочины и, сняв фуражку, долго стоял в раздумье. Здесь, вдали от родных степей, лежал в горах Урала его верный друг Калтай, с которым он делил горести батрацкой жизни в Камагане.

— Фарит, коня! — И когда связной подъехал, Обласов вскочил в седло, еще раз посмотрел на дорогую могилу и, тяжело вздохнув, тронул коня за повод.

Сводный отряд Блюхера продолжал свой путь. Белочехи и дутовцы «сидели на плечах» томинцев, измученных дальними переходами, не давая им покоя ни днем ни ночью. У отряда не было продовольственных баз, чувствовался недостаток огневых средств защиты.

Василий за эти дни еще больше осунулся, резко выступали скулы на когда-то округлом лице.

В редкие дни затишья стучали топоры, шваркали пилы.

— Давай, давай, ребята! Чем больше будем оставлять за собой завалов, тем дольше простоят здесь беляки и мы скорее выберемся из гор, — говорил Томин своим отрядникам. — А хорошее, однако, место выбрали, — оглядывая окрестность, продолжал Томин. — С одной стороны, отвесная скала, с другой — крутой обрыв. За ним тайга. Заяц не проскочит. Молодцы, ребята, — похвалил он партизан Обласова, занятых валкой леса. — Теперь можете спокойно двигаться день-два под прикрытием конного эскадрона.

Августовское солнце высоко поднялось над уральской тайгой, ярко освещая узкую полоску дороги, по которой двигался сводный отряд партизан. Жара. Покрытые яркими цветами белоголовика и нежно-голубыми колокольчиками, склоны гор, казалось, молча прислушивались к стуку телег, тачанок, ржанию коней, говору обозников и резкому металлическому звуку колесных лафетов. Впереди, опустив свободно поводья, шла конница Ивана Каширина, за ней устало шагали партизаны Уральского отряда. Замыкали томинцы, в хвосте которых шли интернационалисты и рота Обласова. Жара не спадала. Ноги от долгой ходьбы ныли, хотелось пить.

Из ущелий несло прохладой, запахом багульника, прелыми травами. Порой было слышно, как там, внизу, шумел на камнях быстротечный ручей.

— Дойдем до распадка и станем на отдых, — говорил Василий, глядя на изнуренные походом лица своих бойцов.

Белые упорно наседали на арьергард Николая Томина, стараясь отсечь его от главных сил и уничтожить.

В середине августа после одной из стычек с белогвардейцами Обласов потерял своего ординарца Фарита. Случилось это так. Сводный отряд проходил мимо одной из башкирских деревень. Как и всегда, Фарит находился возле своего командира. Когда исчезла из вида деревня, Обласову нужно было послать Фарита с донесением к Томину. Василий поискал взглядом ординарца. Вблизи его не было. Спросил конников, те сказали, что его не видели.

«Куда он мог запропаститься? — с тревогой подумал Обласов. Сбежать из отряда Фарит не мог — в этом Василий был убежден. — Возможно, задержался в деревне?» Обласов послал к Томину другого человека.

Наступил вечер. Сводный отряд Блюхера, выбрав неширокую долину, выставил заставы и, расположив секреты, остановился на отдых. От ближних к лагерю гор легли сумрачные тени, потянуло прохладным ветерком. Ночь скрыла угрюмые шиханы, ущелья и долину, где горели костры. Высыпали звезды.

Завернувшись в шинель, Обласов пытался уснуть, но сон не шел. Мысли о Фарите перекинулись на недавние события в отряде. Как-то раз, проверяя вместе с командирами частей порядок движения партизан, Василий Константинович Блюхер обратил внимание на баймакцев, в состав которых входила рота Обласова. Шли они нестройно, сложив винтовки и подсумки с патронами на подводы. На ногах болтались обмотки, некоторые из отрядников, связав ботинки, перекинули их через плечо. Блюхер перевел глаза на Обласова.