Бурелом - [26]

Ниже стояла приписка Красикова:

«За стариков не беспокойся. Привет Прохору. Ждем вас обоих в добром здоровье. Кирилл».

Полк в Сумах стоял недолго. Получив новое пополнение, он был направлен в район Луцка, где развертывалось наступление наших войск.

От беспрерывных боев, гула канонады, от вида убитых и раненых Василий устал не только физически, но и душевно. От окопной сырости и слякости шинель отяжелела, в ботинках хлюпала вода, а тут, как назло, и согреться негде.

«Многих косотурцев нет в живых, неизвестно где Прохор. Похоже попал в плен, немцы, поди, измываются над ним. А я ради чего маюсь в окопах?..» — часто думал Василий.

За фронтовую жизнь Обласов даже внешне резко изменился. Когда-то округлое лицо деревенского парня посуровело, надпереносьем легла глубокая складка. Взгляд серых, недавно улыбчатых глаз стал неласковым, холодным.

В бою возле Галича за спасение ротного командира, которого Обласов вынес с поля битвы, он получил Георгиевский крест, а затем и звание унтер-офицера.

Воинская часть, в которой служил Василий, была отозвана с фронта и расквартирована в городе Чугуеве.

Здесь Василий получил второе письмо из Косотурья. Почерк был незнакомым. После обычных поклонов в письме сообщалось:

«...А Кирилла забрали стражники и увезли, а куда, не знаю. Родители Прохора получили бумагу насчет сына — будто бы пропал без вести. Сильно убиваются по нему. Гликерия Ильинична живет на кордоне и ходит за больной теткой Феоктисой. Пришел с фронта Андрей Николаевич Говорков без ноги. Явился и Автоном Сметанин, но вскорости его увезли в больницу. С кровью стал кашлять. Скотину пришлось прирезать, нечем кормить. Робить я уже не могу, ноги отказываются, да и грудь болит. Мать тоже хворать шибко стала. Скоро ли ты вернешься домой? Шлем тебе родительское благословление.

Твой отец Андриан».

В конце письма стояла еще какая-то приписка, но чьей-то рукой она была затушевана.

— Мм-да, невеселая весточка, — Василий повертел письмо в руках, потом положил письмо за обшлаг шинели и вышел из крепости. Постоял возле обрыва, с которого открывалась равнина; на ней среди зарослей ракитника серебристой змейкой вилась река Донец. Мысли унеслись в Косотурье. Вспомнил отца, мать, перед ним, как живой, выплыл образ Глаши. «Невесело, поди, ей живется на кордоне с больной теткой. Думает ли обо мне? Эх, Глаша, Глаша, одна ты у меня радость, и та далеко. — Василий вздохнул и провел рукой по лицу. — Где ты, веселый мой дружок Прохор? Еще перед Луцком, как идти в бой, поиграл на своей неразлучной гармошке».

На усталом лице Василия промелькнула горькая улыбка. До боли вспомнились родные картины детства. Отцовская изба. За стеной воет вьюга, а здесь тепло, пахнет свежеиспеченным хлебом. Василко сидит на широкой лавке и слушает, как под напором ветра тоненько поет оконная оклейка. Школа. Самодельный пенал, где лежат два карандашных огрызка и резинка. В ситцевой сумке грифельная доска и учебник. Правда, камышинские ребята смеялись над сумкой, говорили, что она похожа на кошель нищего. Да и мало-ли что выдумают. Отдавшись своим мыслям, Обласов не заметил, как к нему подошел человек в городской одежде.

— Любуетесь Донцом, господин унтер?

Голос незнакомца вывел Василия из задумчивости, и он ответил сердито:

— Во-первых, я не господин; во-вторых, что вам здесь нужно? — Помолчав, добавил: — Вы хорошо знаете, что в этом районе посторонним лицам ход запрещен.

— Знаю, — невозмутимо отозвался незнакомец. — Я просто хотел поговорить с вами.

— О чем? — так же угрюмо спросил Обласов.

— А вы прапорщика Перескокова знаете?

— Знаю. А что? — Василий в упор посмотрел на незнакомца.

— Я от него.

В голове Василия промелькнула мысль: «Если этот человек действительно от Перескокова, то почему он не назвал пароль, который передал мне прапорщик? Похоже, берет на «бога». И обратился к пришельцу:

— Что просил Перескоков?

— На этот раз самую малость. Кто из солдат держит сейчас связь с рабочими обозостроительного завода?

— И только? — Василий вплотную приблизился к незнакомцу и произнес раздельно: — Проваливайте отсюда, пока ребры целы. Понятно? — в голосе Обласова прозвучала угроза.

Нахлобучив поглубже шляпу, подняв воротник пальто, ежеминутно озираясь на сердитого унтера, незнакомец торопливо зашагал от него.

С недавно прибывшим в полк прапорщиком Перескоковым у Василия установились хорошие отношения. Из разговоров с ним Василий узнал, что взводный настроен против войны, и это привело их к более тесному сближению. Но вот уже несколько дней, как прапорщик не появлялся в полку. Пошли слухи, что Перескоков арестован и будто бы сидит в харьковской тюрьме, Василия очень насторожила встреча с незнакомцем.

В казармах начали появляться листовки. В них разоблачались виновники войны, они призывали солдат превратить войну империалистическую в войну гражданскую. Начальство было взбешено. Усилили караулы и запретили отпуска в город. Но большевистские листовки продолжали находить в казармах и в цехах обозостроительного завода в городе.

В Чугуеве и застала Обласова весть о свержении царизма. Первым принес ее молодой солдат родом из Бийска Кондратий Ломов, ездивший с казенным пакетом в Харьков. Пулей влетел он в казарму и радостно выкрикнул: