Бурелом - [15]

Андриан встретил гостью приветливо:

— Проходи в передний угол, чо села у порога? — и шершавой рукой погладил скамейку. — Давненько не была в Косотурье, поди, с самой ярмарки.

Феврония перешла ближе к столу и, откинув шаль на плечи, оглядела избу. Низкий бревенчатый потолок, два покосившихся от времени окна, большие щели на подоконниках, сырые углы с осевшим куржаком в пазах, низенькие полати, — вот что она увидела.

«Не лучше, чем в моей малухе», — подумала женщина и, подавив вздох, спросила старого Обласова:

— Как зимуете?

— А так и зимуем, день прошел — к смерти ближе. В хозяйстве жить — обо всем приходится тужить. А вот чем тебя угостить, Феврония Лукьяновна, ума не приложу, — Андриан перевел взгляд на жену.

— Есть картошка вареная, пареная репа, рыбу можно сварить. Найдем, чем покормить. — Старая взялась за ухват.

— Ничего не надо, сыта. Пришла по делу. — Феврония еще раз оглядела избу. — Может, отпустишь Василия ко мне до пасхи? Платой не обижу. — Феврония выжидательно посмотрела на Андриана.

Старый Обласов был рад предложению Февронии, но вида не подал.

— Не знаю, что тебе и сказать... Василко собирался в город на заработки, да, похоже, не поедет. — Андриан посмотрел на сына, стоявшего у притолоки.

Феврония, конечно, знала, что паспорт Василию не дали, и, опустив глаза, спросила деловито:

— С хлебом-то как у тебя?

— Хвалиться шибко нельзя, — уклончиво ответил Андриан.

— Ты приезжай ко мне в Камаган вместе с Василием. Дам пудов двадцать. А если лошадь возьмет больше, еще добавлю. Шерсти увезешь. У меня, слава богу, овечек не мало. А у тебя, я вижу, пимешки уже износились, — поглядев на подшитые валенки Андриана, сказала Феврония.

Старый Обласов подумал: «Хлеба даст подходяще. На семена теперь хватит. Да и пимы себе и старухе нынче скатаю. Пущай Василко едет. Так болтается без дела. А там хоть заробит», — и сказал: — Ладно, поедем оба.

Когда Василий, провожая гостью, вышел с ней в сенки, Феврония обхватила его голову и стала жарко целовать. Только заслышав за дверью шаги Андриана, отшатнулась от молодого Обласова.

Вышла на крыльцо, глубоко вздохнула в себе свежий морозный воздух.

— Господи, как хорошо. — Перешагнула изгородь и направилась по дороге, ведущей в Камышинскую слободку, к дому отца.

Дня через три Андриан вместе с сыном уехал в Камаган. Дорогой старый Обласов говорил:

— К пасхе обязательно домой приезжай. Станет Феврония уговаривать еще пожить — не соглашайся. Самим сеять надо, а ноги ходить за сабаном у меня плоховаты.

Василий молча прислушивался к словам отца, однотонному скрипу полозьев и, подняв воротник овечьего тулупа, углубился в свои думы. Ехать в Камаган не хотелось. На привязанность Февронии он смотрел вначале, как и все деревенские парни: вдовица — не девица. Другое дело — Глаша. Хоть и мужняя жена, но с Февронией не сравнишь. Жалко Глашу. Хотел ведь жениться на ней. А тут богатый подвернулся. Выдали поневоле. Вместе с тем Василий почувствовал, что «грех» доставался Февронии нелегко, что она все сильнее привязывается к нему, что с ее неуемной страстью он и сам порой теряет голову.

Как бы угадывая мысли сына, Андриан говорил:

— Сказывали мне мужики, что Савелий Сычев попировывать стал. В кабаке его видели не раз. А все из-за старика. Будто Савелий просит раздела, а Лукьян не дает. Ну и пошло. Сноху начал притеснять. Вот она, жисть-та, и через богатство слезы льются.

— А кто ее приневолил? Илья. — Откинув воротник тулупа, Василий повернулся к отцу. — Так и получается: позарились на богатство — и пропадает человек.

— Нужда заставила Илью отдать дочь за Савелия. Поди, думаешь, охота мне тебя в работники отдавать? Да ни за что бы не отдал, было бы чем жить. Ты вот лучше женился бы да жил своей семьей.

— Сказал тоже, — протянул Василий. — Ты ведь хорошо знаешь, что осенью мне в солдаты идти. Какой может быть разговор о женитьбе. Приду с военной службы — поедем вместе невесту искать, — уже с улыбкой сказал он.

— Косотурские девки ждать тебя не будут.

— Не беда. Найдем в другом месте.

— И то правда. Была бы изба, а тараканы набегут. Однако скоро Камаган, — сказал он, заметив постройки, и стал поторапливать коня.

Андриан прожил на заимке Бессоновой день и, насыпав несколько мешков пшеницы, уехал в свое Косотурье.

ГЛАВА 9

В январе начались бураны. Корм для скота находился далеко от заимки, и ездить за ним стало небезопасно. Дорожных вешек зимой в степи не ставили, бесполезно. Ветер наметал на проселки большие суметы и порой скрывал даже заросли тальника, росшего по балкам.

В один из зимних дней, когда установилась погода, Василий вместе с Изосимом и Калтаем выехали на шести подводах за сеном, которое было сметано у Больших донков. Обласов и старик Изосим были одеты в добротные полушубки из овчины, теплые папахи и пимы. На Калтае был старый полушубок, шерсть из которого местами давно вылезла.

Выехали на рассвете. Сразу же за околицей началось бездорожье. Лошади с трудом вытаскивали ноги из глубокого снега и только местами, где ветер относил его в балки, переходили на рысь. За лошадями увязался стригун. Как он вырвался из пригона, никто не заметил. Обнаружили его уже далеко от заимки, когда наступил полный рассвет. Первым увидел стригуна Калтай.