Бунтари и бродяги - [12]

Наконец мне стало любопытно, почему он не прерывает меня так долго и не говорит, что у него нет времени слушать всю эту болтовню. И до меня дошло, что теперь он смотрит не на меня, и из-за этого взгляда в моих чокнутых мозгах сразу предстала картина Скегнеса. Я захотел провалиться сквозь землю, когда понял, на что направлен его взгляд.

Он смотрел на нее, на эту замечательную пятифунтовую банкноту. Я еще продолжал бормотать: «Главное, чтобы у тебя были настоящие сигареты, потому что свежий табак всегда лучше, чем тот, что высушили после дождя. Я знаю, как чувствует себя человек, который не может найти деньги, потому что шиллинг три пенса всегда останутся шиллингом тремя пенсами, неважно в чьем кармане. Естественно, если я увижу, где они находятся, я позвоню вам на следующий же день и скажу, где вы их можете найти…» И тут я почувствовал, как почва окончательно уплывает у меня из под ног: водой из трубы вынесло еще три зеленых банкноты, за которыми плыли остальные, сперва гладко стелясь по поверхности воды, а затем загибаясь по краям из-за ветра и дождя. Они были как живые и как будто хотели вернуться в сухую, уютную водосточную трубу, подальше от этого проливного дождя, — и вы не представляете, как мне хотелось, чтобы они смогли сделать это. Старый похожий на Гитлера полицейский стоял оторопев от неожиданности настолько же, насколько и я, и все продолжал стоять неподвижно и неотрывно смотрел на них, как завороженный. Я подумал, что лучше не молчать, хотя и знал, что теперь своими словами вряд ли смогу что-нибудь исправить. «Вы знаете, как трудно зарабатывать деньги, а на автобусных сиденьях или в мусорных ящиках и полкроны не найдешь. И я не видел их в своей кровати прошлой ночью, потому что в этом случае мне бы захотелось узнать, откуда они взялись. Невозможно спать с такими вещами в кровати, потому что они слишком твердые, и в любом случае…» Полицейскому потребовалось время, чтобы прийти в себя; тем временем банкноты, к которым пришло подкрепление в виде трехцветной десятишиллинговой купюры, начали расплываться по двору. Только тогда рука полицейского легла на мое плечо.

III

Пузатый пучеглазый начальник колонии сказал пузатому пучеглазому члену парламента, рядом с которым восседала такая же точно, как и он сам, шлюха-женушка, что я — его единственная надежда на то, что они получат Кубок и Синюю ленту за соревнования в беге на длинную дистанцию по пересеченной местности среди заключенных исправительных колоний, проходящие во всей Англии. Я в душе усмехнулся, но не стал ни о чем говорить ни одному из этих пузатых пучеглазых ублюдков, — хотя и знал, что начальник колонии убежден: раз я молчу, значит наверняка завоюю для него этот кубок, который он поставит на книжную полку среди прочих древних трофеев.

«Он вполне сможет стать профессиональным бегуном после того, как выйдет на свободу», — и сразу, как только он произнес это и как только смысл его слов дошел до моих ушей, я подумал о том, что такое бывает на самом деле: что можно бегать за деньги, трусить по дороге по шиллингу за каждый вдох-выдох, до изнеможения, чтобы уйти на пенсию в преклонном возрасте тридцати двух лет, когда легкие станут похожи на кружевные занавески, сердце — на пробитый футбольный мяч, а ноги со вздувшимися венами — на стручки гороха. Но зато у меня к тому времени были бы и жена, и машина, и ежедневник с расписанием часов приема, и милашка секретарша, которая отвечала бы на мешки писем от поклонниц, окружающих меня толпой, лишь стоило бы мне только отправиться в Вулворф за пачкой лезвий или просто попить чаю в кафе. Конечно, о таком будущем надо бы всерьез подумать. И начальник колонии, естественно, понимал это, когда сказал, повернувшись ко мне, как будто со мной следовало посоветоваться: «Что ты об этом думаешь, сынок?»

На меня уставился целый ряд пузатых пучеглазых типов, которые открыли свои рты с золотыми зубами и начали толкать речи, — поэтому мне пришлось дать им тот ответ, который они ожидали, ведь я твердо решил приберечь свой козырь на потом: «Все будет отлично, сэр».

«Замечательный мальчик. От отлично держится и верно мыслит. Все просто великолепно.»

«Хорошо, — сказал надзиратель. — Если ты для нас сегодня завоюешь этот кубок, я сделаю для тебя все, что будет в моих силах. Я тебя натренирую так, что на воле ты победишь любого бегуна.»

И я представил картину: я бегу и побеждаю всех на свете, оставляя их позади себя… И вот уже я бегу в одиночестве по охотничьим полям, разгоняюсь еще сильнее, когда оказываюсь средь прибрежной гальки и зарослей тростника, и вдруг слышу: ПАХ, ПАХ — это коп выстрелил в меня, спрятавшись за деревом, и пули, которые летят быстрее любого бегуна, вонзаются в мою шею. И я падаю, прервав свой быстрый бег.

Эти типы надеялись, что я изреку что-нибудь еще. «Спасибо, господа», — сказал я.

Потом мне сказали, чтобы я спустился на беговую дорожку, потому что соревнования должны были вот-вот начаться, и оба парня из Гантхорпа уже стояли на старте и были готовы помчаться вперед как два белых кенгуру. Спортивный стадион выглядел отлично: большие навесы вокруг, развевающиеся флаги и зрительские места для целых семей, которые были еще пусты, потому что папаши и мамаши не знали, что такое открытие соревнований. Спортсмены проходили отборочные соревнования в беге на сто ярдов, дамы и господа важно прохаживались от палатки к палатке, играл духовой оркестр исправительной колонии. На верхних рядах стадиона сидели парни из Хакнелла в коричневых жакетах, наши — в серых спортивных куртках, и парни из Гантхорпа в рубашках с закатанными рукавами. Синее небо сияло в солнечных лучах, стояла отличная погода и все это представление было чем-то похоже на фильм «Айвенго», который мы смотрели несколько дней назад.