Бунт на корабле, или Повесть о давнем лете - [39]

Я выбрался из укрытия и принялся ходить туда и обратно по маленькой, шагов в десять, песчаной косе.

Тёплая вода омывала ноги до щиколоток. Обеспокоенная моей тревогой, металась над кустом птица — она не узнала меня такого и приняла за врага.

«Плохо, — думал я, как в лихорадке, — плохо, если я пробил ему голову до мозгов, тогда мать вызовут! И, наверное, они опять теперь всем лагерем меня ищут? А ботинки как же? У кого они? И вдруг я его убил?»

Тут стало мне совсем страшно и так безвыходно, что я заметался, забегал по берегу.

А рядом, возле моих ног, свободно и бесстрастно текла куда-то вдаль весёлая, говорливая речка Чужа.

Я подумал:

«Вот бы в самом деле уплыть далеко! А что?» И так мне захотелось оказаться вдруг в воде, что я мигом разделся догола и кинулся в реку. Я поплыл сажёнками на тот берег, а с того вернулся на этот, запыхался, и тоска моя немного прошла, отстала. Тогда я лёг на спину и стал на воде отдыхать, жмуря глаза от яркого заходящего солнца, изредка перебирая ногами и руками.

В воде мне было тепло и славно, просторно и ласково. Так бы вот и уснул, лёжа на мягкой, текучей постели воды. Хорошо бы выучиться жить, как тритоны живут, но и человеком в то же время остаться… Хорошо! Тритоны вовсе не противные. К тому же и не рыбы они, и не раки, а значит, их никто не ловит и не убивает, да они, кажется, тоже никого не едят. Чем же они питаются?..

42

— А ну-ка вылазь! Эй! — закричал надо мной голос нашего Геры, и я чуть не утонул от неожиданности.

Я вздрогнул и, позабыв про воду, оступился в реке, упал и чуть не захлебнулся…

Изо всех сил старался я колотить по воде руками-ногами. От страха тут же разучился плавать, даже глаза почему-то зажмурил и до тех пор боялся вздохнуть, пока не проехался животом по песку. Тогда я поднялся и встал, совсем голый, по колено в воде, и открыл глаза…

Гера стоял насупившись и сдвинув брови, а в руках у него мои вещи, даже ботинки мои у него. Я обрадовался, но тут же заметил, что в кустах стоит мама Карла, и опрометью бросился снова в реку. Гера было тоже метнулся за мной, но у воды остановился, не желая мокнуть, и заорал:

— Куда? Вернись, кому говорят?

— Табаков, это очень глупо! Очень глупо! — кричала мама Карла. — И подумай о других, Табаков!

— Вылезай, а то посинеешь! — сказал, высунув свою небритую физиономию, Вася-баянист, сам с трудом выбираясь из куста.

— А вы бросьте мне мои трусы, а то я не могу! Я же раздетый, — сказал я им в ответ.

— Лезь так, — сказал с усмешкой Гера.

— Бросьте, бросьте ему, Гера, — заторопилась мама Карла.

— На, держи и вылазь по-быстрому. На суше с тобой поговорим, — буркнул с угрозой вожатый.

А Вася-баянист сказал:

— Погоди, не пугай его, а то утонет по-настоящему, тогда под суд пойдёшь! Охота, что ли? И мало, что ли, тебя Партизан пропесочил? Я слышал краем уха. Вася всё знает! — И баянист засмеялся, задирая и подзадоривая нашего Геру, которому в это же время и мама Карла кричала:

— Нельзя так грубо, Гера, с детьми. Вы же — вожатый! Не забывайте этого!

— Да я лучше на вокзал пойду — вагоны толкать буду заместо толкача, чем с ними тут чухаться… Надоели! Эй! Держи, что ли, свои подштанники!

Жёлтое пятно вспыхнуло большой бабочкой, кувыркнулось в воздухе и легло на воду, вздувшись пузырём. А я утопил его и под водой натянул на себя трусы, черпнув внутрь речного песку, и тогда вышел к ним на берег.

— Ну всё! Теперь уж не отпущу, на цепочке у меня будешь, — сказал Гера и крепко взял меня за руку.

— Пошли, тебя ждут, Табаков, — сказала мама Карла и спросила чуть погодя: — Ты зачем Сютькина избил? Ты же его чуть не изувечил! Изверг какой-то…

— Хы-хы-гы! — засмеялся Вася-баянист. — Оба хороши были… Я-то, между прочим, видел всю эту кинокомедию, как они его лупцевали… Пошёл в лесок полежать, ну и задержался. Не высыпаюсь я! Регулярно притом не высыпаюсь. Это, между прочим, тоже прошу учесть! Ну вот, а как задремал я, тут слышу… что такое? Нет, сперва-то меня мяч разбудил… Гляжу, ребятишки в нашей форме и герой наш старинный с ними, Спартак Иванович — его я в виду имею… Сначала не разобрался было, подальше хотел отойти, потом — что такое? Это ведь не наши ребята! А форма наша на них и мячик — лагерный… Так, думаю, сурприз это готовится: своих же соперников Спартак футболу обучает…

Вася, я ничего не понимаю… Ни слова из ваших путаных объяснений! При чём тут Спартак и какие соперники? Где вы их видели?

— Это хорошие ребята, Полина! — вступился я. — Я их знаю! Они с нашими играть будут в воскресенье — состязаться! Надо же им хотя бы мячик попробовать! А то несправедливо получается!

— А я и не знал! — протянул Гера и, чему-то обрадовавшись, примолк.

— Я всё равно ничего не понимаю, — рассердилась уже на меня мама Карла. — Ты что, давно ходишь за территорию? Это же запрещено!

— Да нет, просто я видел их.

— Где? На территории?

— Нет, на том берегу. Один из них коз гоняет, он пастух.

— Пастух? Какой? Футболист? Да вы что, товарищи! Что у нас происходит в лагере? Такого ещё никогда не было! Я пять лет работаю вожатой, и такого при мне не было… Вася, рассказывайте дальше! И подробнее! Я требую!