Бунт Афродиты. Nunquam - [58]
Ему тоже хотелось аплодисментов.
— На этом рабочий день закончился, — сказал Гойтц, — и я приглашаю вас в мой кабинет на чашку чая.
Он повёл нас, как делал всегда, в красивый белый офис, стены которого были увешаны схемами и графиками, говорившими о прогрессе кампании бальзамирования. Везде валялись рекламные буклеты. Возле письменного стола уже ждал поднос на колёсиках со свежезаваренным чаем, и Гойтц аккуратно разлил его по чашкам.
— Поначалу это не производит впечатления, — сказал он, — но реклама делает своё дело. Думаю, лет через десять вся страна проникнется идеей бальзамирования; уже предварительные продажи со специальными бонусами, предназначенные для молодых, перевалили за несколько миллионов. Если хотите, это в какой-то степени причуда, особенно после песенки поп-группы «Моя мама, мама, куколка моя…», но тем не менее платежи есть платежи, и спасибо большое тем, кто первым занял очередь. Нельзя терять время. Скоро нам понадобятся сотни бальзамировщиков, которые будут работать всюду и везде. Я уже предупредил Джулиана, что нужно активизироваться. Естественно, сам я концентрирую своё внимание на Турции и Ближнем Востоке, где потребуются совершенно разные методы — как научные, так и рекламные; мы можем уменьшить стоимость работы, стоимость препаратов, использовать более грубые методы. Больше ярких красок и меньше настоящего искусства, скажем так.
Но это тоже продаётся заранее, благодаря великолепной кампании, организованной фирмой вместе со священнослужителями. Мы предложили любой вид бальзамирования Византийской церкви, и к нам пошли все следом за вторым греческим архиепископом. Впервые, благодаря нашим последним разработкам, выставленный для прощания архиепископ Белградский пролежал несколько недель. Естественно, в жарких странах такое не получится, и через три дня, может быть, быстрее… уже невозможно подойти близко, чтобы выразить своё почтение. Потом наступила очередь католиков: им не нравится бежать вдогонку, да и они тоже учуяли, что запахло политикой. Тотчас появилась специальная булла, разрешающая бальзамирование. Она предотвратила ужасные бунты. Самой последней и внушительной была победа над коммунистами, когда мы заявили, что Ленина бальзамировали нашим патентованным средством! Представляете? Немного посомневавшись, Тото, диктатор Болгарии, тоже подписал полис, и теперь он в нашем списке. К тому времени, как я подготовлю четыре-пять опытных бальзамировщиков для Ближнего Востока, мы захватим весь рынок, останется только Мекка, и всё. Потом… если посмотреть в сторону Земли Лотосов, мы сможем подумать о том, как Персии и Индии сыграть небольшую роль…
Гойтц был как во сне, когда отхлёбывал свой чай и махал рукой, показывая за горизонт. Маршан с удовольствием потирал руки.
— Да, — отозвался он, — вы правы. Ничто не остановит марш науки. — И он постучал пальцами по столешнице.
Всё ещё не выходя из творческого ража, Гойтц улыбнулся нам через стол.
— Сколько ещё осталось до воцарения Настоящей Красоты?
Для Маршана это было как удар под дых, и он, изобразив на лице кислую мину, ответил:
— Гойтц, наша Иоланта уже на подходе. Ещё месяц, максимум — два.
Бальзамировщик поднял руку как бы для благословения, но тут облачко промелькнуло на его счастливом лице.
— Для меня, — сказал он, — беда в том, что брат Джулиана не исполняет свою работу; что-то идёт не так. Возможно, он болен. Во всяком случае, нас он несколько разочаровал, так как не хочет участвовать в нашем проекте, или нам это кажется? И Джулиан злится на него. Вот всё, что мне известно.
Неожиданно я со страхом вспомнил, как Джулиан говорил что-то о Карадоке, строящем усыпальницу для Иокаса… когда это было? Тем временем чаепитие шло своим чередом, пока не подоспели машины, развозившие нас по домам. Гойтц пожал нам обоим руки и от души пригласил заходить в любое время.
В тот вечер я сидел у камина и читал книгу, когда зазвонил телефон и в трубке послышался тихий голос Джулиана — голос, который показался мне тенью его обычного голоса, но всё же ровный и спокойный. Он звонит из Парижа, сказал он и продолжал:
— Особенно хочу поблагодарить вас, дорогой Феликс, за то, что вы подумали обо мне; вы не представляете, как много значило для меня услышать её голос…
— Чей голос?
— Как же? Иоланты, — ответил он, явно удивившись. — Конечно, всего несколько слов. Но это было очень приятно, ведь прошло много времени. Спасибо.
— Подождите, Джулиан, она не могла говорить с вами; журналы ещё не пронумерованы и не разложены. Она спит. Вы правы, она вполне в состоянии произнести несколько слов, но не может встать и позвонить вам. Или Маршан проиграл для вас запись? Не знаю.
— Уверяю вас, — произнёс Джулиан едва ли не с мольбой в голосе. — Никакой ошибки нет. Она сказала: «Джулиан, мы ведь с вами незнакомы? Похоже, я пропустила важную часть моей прежней жизни». — У него немного дрожал голос. — Потом она заговорила опять: «Теперь врачи исправят это и многое другое тоже. А когда я буду готова, то попрошу вас приехать ко мне». Это было несколько жутковато, но до того реально…
Ничего не понимая, я вскочил на ноги.
Четыре части романа-тетралогии «Александрийский квартет» не зря носят имена своих главных героев. Читатель может посмотреть на одни и те же события – жизнь египетской Александрии до и во время Второй мировой войны – глазами совершенно разных людей. Закат колониализма, антибританский бунт, политическая и частная жизнь – явления и люди становятся намного понятнее, когда можно увидеть их под разными углами. Сам автор называл тетралогию экспериментом по исследованию континуума и субъектно-объектных связей на материале современной любви. Текст данного издания был переработан переводчиком В.
Произведения выдающегося английского писателя XX века Лоренса Даррела, такие как "Бунт Афродиты", «Александрийский квартет», "Авиньонский квинтет", завоевали широкую популярность у российских читателей.Книга "Горькие лимоны" представляет собой замечательный образец столь традиционной в английской литературе путевой прозы. Главный герой романа — остров Кипр.Забавные сюжеты, колоритные типажи, великолепные пейзажи — и все это окрашено неповторимой интонацией и совершенно особым виденьем, присущим Даррелу.
Дипломат, учитель, британский пресс-атташе и шпион в Александрии Египетской, старший брат писателя-анималиста Джеральда Даррелла, Лоренс Даррелл (1912—1990) стал всемирно известен после выхода в свет «Александрийского квартета», разделившего англоязычную критику на два лагеря: первые прочили автору славу нового Пруста, вторые видели в нем литературного шарлатана. Третий роман квартета, «Маунтолив» (1958) — это новый и вновь совершенно непредсказуемый взгляд на взаимоотношения уже знакомых персонажей.
Дипломат, учитель, британский пресс-атташе и шпион в Александрии Египетской, старший брат писателя-анималиста Джеральда Даррела, Лоренс Даррел (1913-1990) стал всемирно известен после выхода в свет «Александрийского квартета», разделившего англоязычную критику на два лагеря: первые прочили автору славу нового Пруста, вторые видели в нем литературного шарлатана. Время расставило все на свои места.Первый роман квартета, «Жюстин» (1957), — это первый и необратимый шаг в лабиринт человеческих чувств, логики и неписаных, но неукоснительных законов бытия.
Дипломат, учитель, британский пресс-атташе и шпион в Александрии Египетской, старший брат писателя-анималиста Джеральда Даррела, Лоренс Даррел (1912-1990) стал всемирно известен после выхода в свет «Александрийского квартета», разделившего англоязычную критику на два лагеря: первые прочили автору славу нового Пруста, вторые видели в нем литературного шарлатана. Четвертый роман квартета, «Клеа»(1960) — это развитие и завершение истории, изложенной в разных ракурсах в «Жюстин», «Бальтазаре» и «Маунтоливе».
«Если вы сочтете… что все проблемы, с которыми нам пришлось столкнуться в нашем посольстве в Вульгарии, носили сугубо политический характер, вы СОВЕРШИТЕ ГРУБЕЙШУЮ ОШИБКУ. В отличие от войны Алой и Белой Розы, жизнь дипломата сумбурна и непредсказуема; в сущности, как однажды чуть было не заметил Пуанкаре, с ее исключительным разнообразием может сравниться лишь ее бессмысленность. Возможно, поэтому у нас столько тем для разговоров: чего только нам, дипломатам, не пришлось пережить!».
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Дилогия «Бунт Афродиты» одного из известнейших британских писателей XX в. — старшего брата Джеральда Даррелла, друга Генри Миллера, автора знаменитых «Александрийского квартета» и «Авиньонского квинтета», модерниста и постмодерниста в одном лице. «Бунт Афродиты» — это своего рода «Секретные материалы» для интеллектуалов, полные разнообразной экзотики, мотивов зеркальности и двойничества, гротескных персонажей, и большой любви, и неподражаемых даррелловских афоризмов.ОТ АВТОРА: Эта книга задумана как первый роман дилогии.