Бункер - [6]

— А разве в России евреи не стали русскими?

— А им не дали, — спокойно замечает доктор. — И я повторяю, что Бог не ошибся: он поселил евреев в России, чтобы они там остались евреями. Вы посмотрите, где сейчас еще есть настоящие евреи? В Америке? В Европе? Их даже в Израиле нет! Только в России и сохранились.

— Так, по-вашему, им, что же, и ехать сюда не стоит? Получается, там они — евреи, а тут — вообще никто?

— Почему не стоит? Стоит. Вот мы с вами приехали, и хватит.

— Ну, это уж совсем свинство! Что значит «хватит»? А других вы что, в Израиль не пустите?

— Каких «других»? — горячится доктор. — Эти «другие» уже в Америке сидят! И слава Богу, я вам скажу, что есть «нешира»[9]. Без нее тут бы конец света был. Вы только подумайте, разве Израиль может принять два миллиона русских евреев? Это с нашим-то экономическим положением? Куда их деть? В Синай послать? Так мы уже и Синай отдали. Вот это была ошибка, я вам скажу. — Указательный палец снова взлетает вверх. — Это была трагическая ошибка!

Доктор толкает ногтем свой маген-давид, который начинает качаться над его животом, как маятник.

— Да, — вздыхает он, — если бы Бог захотел, он из Ближнего Востока рай сделал бы, сады Эдема! С арабской нефтью и еврейскими мозгами тут бы такое было!

— Рай — не рай, зато нет антисемитов. И, если бы нас было не три, а пять миллионов…

— А, бросьте, — перебивает доктор, — это все пропаганда. Дело не в количестве. Какое население в Монако? Или в Люксембурге? А как они живут? А?

Я не успеваю ответить, как в дверь заглядывает Цвика и устремляется ко мне.

— Ну, как ты? Жив? А где Сильвио?

Я тычу через плечо большим пальцем.

— Спит.

— Тогда пошли, — торопит Цвика, — а то машины не будет.

— Заходите, — говорит доктор по-русски. — Может, у вас что почитать найдется?

— Только по-английски.

Доктор разводит руками:

— Еще не научился. Ну, все равно заходите. Поболтаем.

В палатке я сметаю с койки песок, и вместе с ним со спальника срывается крупный скорпион. Автоматы валяются на койках и торчат из-под матрасов. В углу, открыв рот, спит Эзра: ни дать ни взять — мертвец.

Цвика накручивает номер своей Рути, а я валюсь на койку. Снять ботинки — подлинное блаженство. Расшнуровать их, сбросить носки, вытянуться и пошевелить пальцами ног. Еще, еще и еще раз, пока затекшая ступня не отойдет. Уверяю вас, что это и есть блаженство. Если не верите, попробуйте сами, а потом скажете, прав я или нет.

Надо мной дыра в брезентовом конусе. Я почему-то вспоминаю купол римского Пантеона, который мы с женой осматривали в прошлом году. Через большое отверстие в куполе проходят солнечные лучи и наискось разрезают полутемный зал, ударяясь о гулкий, каменный пол. Как хорошо было в Риме, среди высоких зданий, площадей, мостов, соборов и музеев, гранита и мрамора! Как радостно было хоть на несколько дней вернуться в мир памятников, статуй, колонн и барельефов. В Израиле нет даже гипсовых уродов, населявших в Москве все порядочные скверы и парки.

За этими воспоминаниями я незаметно задремал. Меня разбудил громкий спор. Рядом со мной стоит Авраам и втирает в волосы какую-то мазь.

— Ты их бензином трави! — внушает ему Шуки.

— Знаешь, сколько такая мазь в городе стоит? — ухмыляется Авраам. — Тыщу лир! Понял? А мне доктор бесплатно дал!

— Выкинь ты эту мазь! — настаивает Шуки. — Я тебе говорю, что вшей только бензин берет!

— Да где я тут бензин возьму? — отмахивается Авраам.

— Вечером ужинать поедем — сходи к заправщикам, они тебе отольют.

— Ссаки они ему отольют, а не бензин! — раздается голос Эзры. — Они вечером все закрывают и к девкам из военной полиции идут. Ух, какие там «куски» есть!

— Эй, джинджи[10], — окликает Ури Циона, — который час?

Цион не отзывается. Он вынимает из сумки маленький молитвенник, выходит из палатки, внимательно осматривается и поворачивается в сторону Иерусалима.

Через несколько минут он уже качается в нарастающем трансе, бормоча себе под нос неразборчивые слова. Среди этой протяжной мелодии я различаю только одно — АДЕНОЙ[11] — которое Цион выделяет, переливая его из строки в строку и повышая голос. Кончив молиться, он целует твердый, кожаный переплет, сует молитвенник в сумку и тихо ложится на свою койку.

— …как вернусь, так сразу к ней пойду, — заканчивает свой рассказ Авраам.

— Куда ты ей такой вшивый нужен? — поддевает его Ури. — Я вместо тебя пойду.

Авраам проворно бросается на Ури и придавливает его своей тушей.

— Я тебе этих вшей сейчас в рот засуну! — орет он и трясет Ури вместе с койкой. — У меня жопа чище твоей поганой рожи, понял? Гашишник несчастный!

Цвика отрывается от телефона и кричит, чтобы ему не мешали разговаривать. Авраам слезает с растерзанного Ури и примирительно спрашивает:

— Играть будем?

— Будем, будем, — отзывается Шуки и стаскивает на пол матрас, вокруг которого усаживаются все игроки. Ури вытаскивает из мешка продолговатую коробку «реми», три маленьких подставки и высыпает горку разноцветных костяшек.

— Арье, кто сейчас на ворота идет? Ты? — спрашивает Цион.

— Я…

— По два часа будем дежурить или по три?

— Давай по три, как раз до полуночи будет. Ты меня в девять сменишь.