>>Владимир Лазарис — журналист, писатель, поэт и переводчик. Родился в Москве в 1947 году. Получил юридическое образование. С 1977 года живет в Израиле. Постоянный сотрудник радиостанции «Голос Израиля» на русском языке. С 1982 по 1986 год сотрудничал в американских русскоязычных изданиях, где опубликовал более ста очерков и статей об Израиле. В. Лазарис — автор сборника стихотворений «Проводы» (1979), публицистической книги «Диссиденты и евреи» (1980), антологии переводов «Еврейская поэзия средневековой Испании» (1981), документального дневника-репортажа «Моя первая война» (1984), документальной повести «Сонет для статуи Свободы» и составитель сборников «В отказе» (1986), а также «Ученые» (1988), «Инженеры и техники» (1989) и «Врачи и медсестры» (1990) — из серии «Место работы».
Мыши приходят к вечеру, когда все уже забираются в свои койки. Сутулые, как старушонки, и совсем белые. Я не знал, что в пустыне водятся мыши. Да еще белые. Они забираются всюду, нагло шуршат в песке среди выброшенных кусков хлеба и жестянок с протухшими сардинами, удивленно обнюхивают жестянки и бегут дальше: заглядывают в сваленные у входа каски, шныряют по мешкам с одеждой, заползают на спальники. К ним привыкли и только изредка, для развлечения, швыряют в них ботинками. Один раз такой ботинок угодил несчастной мыши в голову. Мышиный трупик пролежал в палатке до утра — никому не хотелось вылезать из теплого спальника и пачкать руки. За ночь мышь присыпало налетевшим песком, и спросонья я чуть не наступил на нее босой ногой.
Света в палатке нет. Правда, к опорному шесту, на котором она крепится, прикручена автомобильная фара от грузовика, и если удается задержать какую-нибудь машину с базы, то к ее аккумулятору подсоединяют электрический провод, и фара вспыхивает мутным глазом больного циклопа. Тогда у подножия шеста расплывается белый круг, а по брезентовым стенам мечутся бесформенные тени.
В палатке нас восемь человек. Четверо «садирников»[1] и четверо резервистов. Главный — сержант Цвика Бергер. Ему осталось служить еще год.
Палатка стоит посреди пустыни. Рядом — ворота в колючей проволоке, за ними, в бункерах, склады боеприпасов. В случае учений или маневров мы должны обслуживать артиллеристов, а потом принимать у них неотстрелянные снаряды. «Бункер» — так называют на базе наше место. От него до базы полчаса езды. Рядом с палаткой стоит 50-литровая цистерна с водой — хочешь пей, хочешь умывайся. Туалета нет — за большими делами уходим в пустыню, а малые делаются прямо вокруг палатки, от чего песок побурел и слипся. Воду в цистерне не меняют по неделе, а то и больше. От дневной жары она почти вскипает, и от нее тошнит, но другой воды нет. Сентябрь только начался, и вокруг настоящая геенна огненная с перерывом на ночной холод и озноб. Хамсины[2] приходят волнами, тогда кожа на голове начинает стягиваться, а в ушах, волосах, ноздрях, на зубах хрустит песок. Им набиты все поры, одежда, койки и спальники. Доходит до того, что временами кажется, будто и ты сам состоишь из песка, как окружающие дюны и холмы.
Под ногами попадаются медлительные черные скорпионы, соседнее шоссе несколько раз перебегали жирные дикие зайцы, а ночью прилетают летучие мыши, уродливые, как новорожденные младенцы.
Цвика, наш сержант, привязал к пружинам верхней койки ремень от ранца, удобно положил ноги в образовавшуюся петлю и подтянул к себе полевой телефон. У него роман с телефонисткой Рути. Поэтому начальство никогда не может дозвониться в бункер, и Цвике не раз грозили военным трибуналом. Но ничего не помогает.
— Это кто? Рути? Ага, это я. Что слышно? Что так, вообще? Кто поел? Я? А у нас нет ничего. Ни одна зараза пожрать не привезла. А что было на завтрак? Творог? У нас даже кофе нет. Эй, как тебя зовут, русский, у тебя кофе есть? Русский!
— Запомни, Цвика, меня зовут Арье. А-рь-е. А кофе у меня нет.
Но я знаю, что у запасливого Сильвио кофе наверняка есть. Цвика это тоже знает. Прикрыв трубку рукой, он изображает широкую и искреннюю улыбку:
— Сильва, у тебя, может, кофеек найдется? Я в «Шекеме» куплю — тогда отдам.
— Купишь ты, как же! — меланхолично бурчит себе под нос узколицый Сильвио, но кофе все-таки достает. Он копается в сумке и вдруг ударяет по ней кулаком:
— Транзистор забыл! А может, Фреди взял? Я ведь ему, паршивцу, тысячу раз говорил, чтобы ничего из сумки не брал, когда отец в армию идет. У кого тут радио было?
Цвика, продолжая хихикать в трубку, вытаскивает из спальника маленький транзисторный приемник и кидает на койку Сильвио. Приемник весь в песке, треснувшая мембрана забинтована синей изолентой, но он работает.
Сильвио смотрит на часы.
— Новости уже были. Ладно, послушаем «Армейские волны».
От шума радио и запаха кофе начинают просыпаться остальные. Первым с верхнего яруса спрыгивает толстый малый со взъерошенной курчавой шевелюрой. На нем оранжевые плавки. Он зевает, обнаруживая несколько золотых зубов, почесывает живот, потом, откинув брезентовый полог, шлепает босиком из палатки. До нас доносится плеск тугой струи и довольное кряканье.
Цвика, не отрываясь от телефона, жестами просит налить ему кофе.
