Бункер - [19]

«…пла-а-а-а-чу

О те-бе,

пла-а-а-а-чу

О те-бе…»

Дон Маклин на шестом месте. Какой подъем — всего за неделю с двенадцатого места! Следующая песня…

— … Да кто в твоем Ликуде есть? Давид Леви? Рабочий! Ха-ха-ха! Этот рабочий давно забыл, как молоток выглядит!

— А в МААРАХе кто? Абба Эвен, да? Три подбородка, как у индюка, только и знает, что ими трясти — бу-бу-бу и бу-бу-бу! А Бар-Лев! Как говорить начнет, так можно спать ложиться — утром встанешь, он еще не кончит!

Это Ури с Цвикой опять сцепились. Цвики — потомственный маарахник, в киббуце вырос.

Мы, когда только приехали, хотели в киббуце поселиться — не приняли. Десять лет женаты, обоим за тридцать, а детей нет — подозрительно! Вежливо так поинтересовались, почему, мол, может, кто из вас болен? Попросили справку от врача. Мы больше туда не вернулись.

Надо было с собой больше книг взять. И белья не осталось — кто же знал, что я за две недели ни разу домой не съезжу? Придется трусы постирать — тут в минуту высохнут.

Сегодня я дежурю с десяти до полуночи. После обеда обычно удается уснуть хотя бы на час. Тяжелая лень в голове. Каждая капля пота весит килограмм. Серые полосы. Потом черные. Потом зеленые. Дом на Ленинском. «РЫБА» — аллея — балкон. Полный сбор нашего класса. — Ребята! Кригер! Левка Кригер приехал из Израиля!

Меня обнимают и целуют, и я обнимаю и целую. Да ведь это… Ну, конечно, Анечка! Анечка, Бог ты мой, неужели это ты? Эй, Левка, у тебя уже лысина! Ой, не могу! У Кригера — усы! Ты что, по туристической? Что? Да, по туристической! На две недели. Смотри, смотри, какой Левка заграничный стал! От него пахнет по-иностранному. Да что вы, ребята, ничем от меня не пахнет! Сидите, я открою. Кто, милиция? Ребята, к нам — милиция!

Я почему-то стою один посреди комнаты, а все молча торчат у стен, как на танцах, только вокруг очень тихо. Проверка документов. Предъявите ваши документы, гражданин! Это что за буквы такие? Ах, израильский! Турист! Ну-ну, это вы в отделении расскажете — пройдемте с нами! А если сами не пойдете, мы и под ручки можем!

Ребята, да что же вы на меня так смотрите, это же явная ошибка! Я же по туристической! Ре-бя-та! Мы вам, гражданин Кригер, не ребята, а сотрудники Комитета государственной безопасности, и по Указу Президиума Верховного Совета СССР ваш иностранный паспорт аннулируется. Распишитесь вот тут.

Нет, нет, нет, н-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т!

— Эй, Арье, Арье, ты чего? — вонзается встревоженный голос Циона. — Приснилось что, а?

Приснилось? Да, приснилось.

— «Ньет» это по-русски что значит?

— Значит «Ло».

— А как будет «Кен»?

— Да.

— А что тебе приснилось?

— Так, чепуха всякая. Глупости!

Цион садится на свою койку, выковыривает из песка пулю и долго ее разглядывает.

— Вот ведь какая маленькая, а сразу человека убивает, наповал!

— Теперь другие пули есть, — сообщает Шуки, — с осколками или с песком. Убить-то просто: труп он и есть труп, лежит себе на поле. А раненый — он кричит, панику наводит, и, главное, с ним еще один-два человека возятся. Его спасать надо, выносить, понятно?

— Чтоб нам этого не знать! — вздыхает Цион.

Я снова задремал и проснулся от короткого звяканья разбитого стекла. Это Ури отбил горлышко у маленькой бутылки из-под «кока-колы» и вставил в него картонный фильтр, разорвав для этого сигаретную коробку. Потом он высыпал на ладонь табак из трех сигарет, размял большим пальцем и смешал с порцией белой пыли из холщового мешочка. Мешочек Ури замотал бечевкой и повесил на шею. Приготовленную смесь он затолкал в отбитое горлышко, стараясь не порезаться об острые края, поджег ее спичкой и припал к пыльному ободку горлышка. Жадная затяжка, еще одна и еще. Кадык у него задергался, по горлу прокатилась судорога. Он оторвался и медленно выпустил изо рта сиреневый дым. Цвика выругался и замахал руками, разгоняя это облако.

К вечеру ветер усиливается и вместе с песком заносит в палатку всякий мусор, валяющийся вокруг. На колючей проволоке звенят бутылочные горлышки, в которые мы на спор швыряем камнями.

— Как бы палатку не снесло, — опасается Цион.

— Подумаешь, ветерок подул! — дурашливо смеется Ури.

— Давайте колья укрепим, — предлагает Цвика, но никто не отзывается.

Хлипкие стены палатки проваливаются от каждого порыва, и кажется, что кто-то с размаха бросает в них огромный мяч. Удары повторяются каждые несколько секунд, и Ури с Авраамом переползают в угол, заслонившись мешками со снаряжением.

— Шуки! — зовет Авраам. — Тащи сюда «реми»!

— Толстый отыграться хочет, — говорит Ури возбужденно и резко. Его губы подрагивают, как будто он собирается заплакать, смуглое лицо растворяется в полутьме, и только зрачки матово отсвечивают стеклянными шариками.

— Ну, ты, — парирует Авраам, — опять своей отравы насосался! Играть-то можешь?

— Да я тебя во сне обыграю, — тянет Ури и неловким движением рассыпает стопку костяшек.

— Во сне! — хмыкает Шуки. — Уже кейф словил! Как тебя еще старшина не застукал? Посадят тебя, Ури, это я тебе точно говорю — посадят.

— Отвяжись! — Ури снова начинает складывать кости. — Я с пятнадцати лет этим балуюсь, понял? У нас даже в учебной роте курили: как шесть часов вечера — так все лежат, балдеют! А тут, в бункере, кто меня застукает?