Бункер "BS-800"/ der Fluch des Reichs. - [161]

— О, а тебе идёт! — засмеялся Сергей, оглядывая нового друга.

Тот слегка улыбнулся, подошёл к зеркалу у стены, безуспешно попытался разгладить ладонями складки. На одной из кроватей лежал «шмайссер». Рядом с автоматом лежали четыре снаряжённых магазина.

— Знаешь, как из него стрелять? — спросил Серёга.

— Нет; — признался курсант.

Беркут показал устройство оружия, разобрал и собрал автомат, заставив повторить то же самое Курсанта.

— Пацаны, тема такая! — сказал Беркут, разобравшись с Курсантом, которому он вручил ещё и пистолет «парабеллум». — Я иду, развожу огонь, Курсант меня прикрывает у входа, ты, Симак — на пулемёте, у бойницы. Затем мы плавно растекаемся по «ДОТам», и ждём братву!

Курсант неуверенно поправил ремень, на котором висел автомат.

— Ты что-то хочешь добавить? — спросил Беркут.

— Да. А этот… Борис, он уже пошёл разводить костёр!

— Когда? — в одно слово задали один и тот же вопрос Симак и Серёга.

— Мы с ним разминулись в коридоре, когда я сюда шёл. Он положил мне руку на плечо, пожелал удачи, сказав, что идёт разводить костёр. Я не понял, какой костёр, и где он его собирается разводить, но переспрашивать не стал — он был сильно пьян. Он ушёл дальше, — курсант махнул рукой в сторону потерны, связывающей «БК» с жилым помещением, — Указав на дверь в эту комнату. Ещё он сказал, передай пацанам, чтобы не обижались на меня!

Они выбежали из расположения втроём: Симак, Серёга и Курсант. Они быстро бежали по коридорам, оглядывая попадающиеся на пути пустые казематы, с распахнутыми дверями.

— От дурак! — задыхаясь, на бегу говорил себе под нос Симак. — Только бы успеть!

Но они не успели. Почти добежав то последнего каземата, они услышали звуки выстрелов. Симак резко остановился, сердце его на секунду замерло, в нехорошем предчувствии. «Не успел, как же, друг, зачем ты?» — пронеслась в голове бессвязная мысль.

* * *

Шатаясь из стороны в сторону, Борис шёл по тускло освещённому коридору. Подошвы его ботинок норовили соскользнуть, упираясь в покрытый слоем слизи пол.

— Из-за меня, всё это из-за меня! — пьяно бубнил он, проговаривая слова заплетающимся языком, словно проворачивая через тупую ручную мясорубку куски резины.

Язык не слушался, вместо некоторых слов изо рта вырывались лишь похожие на мычание звуки. Нога соскользнула, и он плюхнулся всем телом в ледяную, вонючую воду. Поднявшись на колени, он посмотрел на свои руки, которые были вымазаны скрытой под водой чёрной скользкой субстанцией, похожей на липкое желе.

— С-с-сука! — громко крикнул он.

Опустив руки в мутную воду, он поводил ими из стороны в сторону, смывая грязь. Ощупав китель, он довольно хмыкнул — округлая бутыль в его кармане была цела. Затем, собрав силы, он резко поднялся, придерживаясь рукою за склизкую стену.

— Я вам, блядям, покажу! Всех перехуячу, бляди Краповские!

Он снова шёл, не обращая внимания на сгустившуюся вокруг тьму: освещение работало не везде. Автомат болтался на груди, в походном положении. Рукоять затвора ударяла в грудь, и Борис перекинул оружие за плечо. Иногда в плечо с силой ударяла твердь шершавого бетона, тогда он останавливался, отдышавшись, корректировал своё направление, и упорно шёл дальше. Он миновал один за другим тамбуры, ведущие в бетонные колпаки казематов, не затворяя за собой двери. Наконец он увидел впереди неясное свечение — он понял, что уже почти пришёл, и слабый свет, который он видит, исходит из амбразуры последнего на его пути каземата. Дверь в тамбур было открыта. Он зашёл, оглядел опустошенную оружейку, медленно поднялся по лестнице — ноги его не слушались, они наполнились ватной слабостью. Борис боялся, что у него не хватит сил, на то, чтобы осуществить задуманное. Он поднялся, и тут ноги его не выдержали, мышцы резко ослабли, и он упал на колени. Он смотрел, как вода с его брюк стекает на серый бетон пола, как сливается в небольшой ручеёк, который тёмной змейкой устремляется обратно, к лестнице.

— Я вам дам! — вдруг неожиданно громко, для самого себя, крикнул он.

Он прислушался к эху, которое насмешливо играло его словами, отражая их от стен подземного коридора. Он засмеялся, смех его не предвещал ничего хорошего.

— Я Вандам! — повторил он. — Жан-Клод Вандам! И я иду за вами!

Левинц поднялся, открыл запор двери, небрежно захлопнув её за собой, направился в сторону намеченного им места, в секторе обстрела пулемёта. Его болтало из стороны в сторону, как не подкованного коня, стесавшего об острые камни свои копыта. Ветки, преграждая путь, лезли в лицо, царапая щёки и норовя ткнуться в глаза — Левинц с запоздалой бесцеремонностью отодвигал их рукой в сторону. Свежий воздух, которым наполнились его лёгкие, придавал сил, и он упорно продвигался, шаг за шагом, к своей цели — небольшой полянке, находящейся как раз в секторе обстрела. Не таясь, он наломал сушняка, чиркнул немецкой зажигалкой, запаливая сложенную пирамидой кучку веток. Всё это он делал «на автомате», не задумываясь над природой вещей. Действия его были отработанным — он сто раз разводил костры, бывало даже в совершенно непригодных для этого местах: болотах, топях. Сильное опьянение совсем не мешало делать то, что он делал уже многократно; казалось, он смог бы развести костёр даже с завязанными глазами. Огонь быстро пожирал сухое дерево, и Левинц наломал веток впрок, разложив их не очень аккуратными кучками вокруг костра. Треск ломающегося дерева наполнил тихий лес. Сев на землю, он достал из кармана смятую пачку с поломанными и слегка намокшими папиросами. Ему удалось сделать из трёх папирос одну, и он жадно затянулся.