Бульвар - [73]

Шрифт
Интервал

Делать что-нибудь дома не получалось. Я вышел на бульвар. Погода теплая, сухая. По календарю еще лето — вторая половина августа, но природа делала уже первые знаки приближения осени.

Самый яркий знак выделялся на деревьях. Окрашенные в желтый цвет, они становились похожими на человека зрелого возраста. Какой-то затаенной мудростью веяло от их задумчивого спокойствия. Ровными рядами стояли они по краю тротуара и по середине бульвара друг против друга, разделенные неширокой аллеей. Их было очень много, в основ­ном это были клены. Даже в самое жаркое лето здесь было прохладно: ни один луч солнца не пробивал­ся сквозь густую листву. Вверху кроны соединялись друг с другом, создавая целый лиственный зонт.

Я с детства почему-то сочувствовал одиноким деревьям, которые росли посреди луга или поля. Не с кем поговорить, отвести душу: на что-то пожаловать­ся, чем-то похвастаться. Разве что с перелетным вет­ром или говорливым дождем, а иногда с какой-ни­будь птицей, которая на ветку присядет отдохнуть. Но она прилетела и упорхнула — а потом опять оди­ночество. Говорят, подобному подобное: дереву — дерево, дождю — дождь, ветру — ветер, птице — птица, ибо каждый своим языком говорит, и понять чужой ни­кому не дано...

Есть такое философское суждение: после своей смерти человек возвращается на землю или травой, или цветком, или каким-нибудь другим растением, иногда, возможно, зверем, или животным, птицей, ползучим гадом...

В детстве, в своем раннем познании мира, я был рад такому воплощению, и положительно относился к любому его изображению, кроме одного, которое очень огорчало: я не хотел возвращаться одиноким деревом.

А тут, на бульваре, деревья были одной семьей, одним поселением.

Чье возвращение они повторили— одному Богу известно...

Без всякой цели я прошел по бульвару до магази­нов, обошел их, хотя ничего покупать не собирался. Медленно побрел по аллее бульвара назад, где сиде­ли на лавках редкие отдыхающие. Вечером их боль­ше — в основном молодежь. И будут пить не только пиво, но и что-нибудь покрепче, что бешено вывора­чивает мозги.

Проходя по Хоружей, завернул на Комаровку. Люблю ее торговый шум. Что-то необычно живое и настоящее в нем: обман без обмана, вранье без вра­нья, доверие без доверия. Во все времена цена их не­изменно одинакова на этом поле сражения. Тут схо­дятся друг против друга два непримиримых войска: торговцев и покупателей. Их непримиримость пара­доксальная: они не могут существовать друг без дру­га. Их война за каждую копейку безжалостная, — до ругани, до скрежета зубов, до слез. Бывает, что ре­шение какого-то вопроса выливается в самую на­стоящую битву. И, понятно, что здесь большое поле деятельности для воров-карманников. Их главный объект — войска покупателей. Лохи, раззявы, дурки — такими эпитетами их называют карманники. Покупатели для них — что без хозяйского глаза стадо овец для волков. И почти никогда вор не зарится на войско торговцев. Разве что безмозглый какой наркоман, сброшенный на последнюю ступень отчаяния. Войско торговцев бдительное. Хоть между собой и конкуренты, но друг за друга стеной стоят. Заметят воровство — как сороки шум поднимут. А за руку похитителя поймают — то не жилец он на свете, если только милиция не подоспеет. Но это все те же негативные издержки, без которых не обходится ни один аспект жизни. И они никаким образом не могут отрицательно воздействовать на то, чтоб покупатели не ходили на рынок, чтобы торговцы их не обвешивали и не обманывали, чтоб карманники не рисковали, проявляя свое мастерство удачи или свой промах. Так было и так будет в вечном несовершенстве человеческого рода.

Есть охотники — и есть жертвы! Вот истина этого мира: неизменная, неоспоримая до его конца.

И все же это только издержки бытия. Комаровка манит другим: ощущением и удивлением, про которые в суете городской человек забыл, проглядел, оторвавшись от вечного, сущего... Именно они тянут людей к этому чуду и великолепию, ощущение и удивление. Люди иногда идут на Комаровку, чтоб только посмотреть, если не купить.

На прилавках чуть ли не все, что родила земля. Разных цветов и оттенков, размеров и веса. Урожай полей, садов, лесов нашего края хорошо дополняют своим богатым привозом южные соседи из ближнего зарубежья: украинцы, молдаване, азербайджанцы, казахи, грузины. Их экзотические культуры неизменно манят глаз из войска покупателей, а иногда и торговцев другими культурами, которые на время становятся покупателями. И все здесь от солнца, от земли, от ветра, от дождя. И все оно — сам человек, его смысл появления на этом свете и уход из него... Неразрывно, кровно, по-матерински связан в человек с землей.

Я ходил между рядами всего этого богатства, глубоко вдыхая в себя его тонкий запах и аромат. Глаза­ми художника пил пеструю, раскрашенную фрукта­ми и овощами цветную мозаику прилавков, сердцем замирал от восхищения. Я отдыхал душой и телом. Я был свободный и чистый, непринужденно легкий и радостный. Избавленный от всех проблем, я ощу­щал себя свободным. Мне ничего не нужно было — и нужно было все...

После Комаровки я зашел в мебельный магазин, который находится рядом. Мой диван под воздейс­твием лет и физического напряжения, которое он постоянно терпел, начал превращаться в развали­ну и, понятно, требовал замены. Уже не один раз я приглядывал варианты нового, но пока ничего хоро­шего для себя не находил. В очередной раз с безраз­личным взглядом прошелся по выставочному залу и подался на улицу. Надумал сходить в театр — да там я без надобности. После сдачи «Полочанки» в других репетициях я не задействован, а до откры­тия сезона было еще больше недели. Отыскать там кого-нибудь и соблазнить на рюмку что-то не очень хотелось.


Рекомендуем почитать
Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.


Валенсия и Валентайн

Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.


Магаюр

Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.


Козлиная песнь

Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.


Август в Императориуме

Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.