Булатов курган - [41]
Марья Ниловна положила на место рамы, выпрямилась.
— Проголодался, поди? — взглянула она на мужа. — Сейчас пойдем. Щи перепарятся.
Горбылев резко отвернулся.
— Что с тобой? — участливо заглянула она ему в глаза. — Неприятности какие?
«Еще спрашивает!» — пронеслось у него в голове. Сжав кулаки, он повернулся к ней.
— Такой сердитый не нравишься мне! — нарочито строго сказала Марья Ниловна.
— И так знаю. Другого бы не заводила…
— Ты о чем?
«Будто не понимает». — Вокруг губ у Горбылева пролегла белая полоса. Темная прядь волос упала на его квадратный лоб, заслонила глаза. Неподкрученные усы обвисли. И весь вид у него был растерянный.
Марья Ниловна отвела непокорную прядку, улыбнулась.
— Уйди!.. — грубо оттолкнул он ее руку.
У глаз Марьи Ниловны сбежались морщинки. Лицо ее сразу постарело. Она, казалось, разгадала мысли мужа.
— Захочешь есть — придешь. Меня в бригаде ждут.
Горбылев слышал, как удалялись ее шаги и как она порывисто вздохнула. «Может, все выдумка? А я…» Он уже готов был догнать ее, все рассказать, а потом вместе над этим посмеяться. Горбылев поднял голову и остолбенел: Марья Ниловна подходила к проулку. Рядом с ней вышагивал Земнов. Он наклонился к ней, что-то сказал, и она заразительно рассмеялась. «Не надо мной ли?» — мелькнуло в голове. Новая волна ревности захлестнула его. Не помня себя он взмахнул кулаками и не своим голосом крикнул:
— Убью!
Порыв ветра выхватил из его губ слова, скомкал и швырнул в овраг.
2
Бадейкин проснулся поздно. В голове будто копошились ежи. К горлу подступала тошнота. Он сполз с кровати, огляделся. Солнце заливало избу. У печки гремела чугунами Палашка. Ребят дома не было.
Расчесав спутанные волосы и пригладив пальцами редкие усы, Лавруха уселся за стол, потянулся к миске с огурцами. Откусил, поморщился.
— А-а-ах!.. — закрутил он головой. — Трещит, нет спасу. Стопашку бы пропустить, и дело с концом.
— Подавился бы со своей стопашкой! Вот возьму ухват!.. — Бадейкин с опаской взглянул на жену.
— Ну, ну, не больно круто! — Он, оттолкнув миску, пошел к двери. — Чем языком молоть, за хозяйством следила бы лучше.
— Ишь заботный какой стал! С чего бы?.. Не Варька ли Кравчиха научила?
Лицо Бадейкина сделалось жестким.
— Аль Кондрашка накачал?
— Своим умом дошла. Придет время, и на порог тебя, черта страшного, не пущу.
Бадейкин побагровел. Усики его вздрогнули.
— Узнаю, что якшаешься с ним, голову оторву.
— Испугал! Пойду и расскажу все, пусть узнает: не только воровать деньги колхозные умеешь, но и пакостить… Тебя не в учетчики бы переводить, а в поле ишачить. Узнал бы кузькину мать.
Глаза Бадейкина по-кошачьи сузились.
В избу вошла Нюська, приостановилась у стола.
— И правда, папаня, не своим делом занялся, — вмешалась она в разговор. — Что тебе сделал дядя Кондрат?
— Ты еще хвост подняла! Мало одной?!
Нюська боком, как нежеланная невестка в доме, протиснулась к лавке.
— Папаня, когда ты перестанешь пить? По улице стыдно пройти. Только и разговоров о тебе… — Глаза у нее покраснели, брови изломились. — Пол-литра какой-то, а не отец! Каждый в тебя пальцем пыряет…
Бадейкин свирепо крикнул:
— Меня не замай! Не то… — И он показал кулак.
— А я не боюсь. Все равно буду говорить. — Нюська шагнула к отцу: — Буду!..
Бадейкин попятился, словно испугался натиска дочери.
— Тогда вон отсюда, паскуда! — крикнул он.
— Не уйду, назло не уйду! — В глазах у Нюськи полыхал гнев. Лицо было решительным, неустрашимым.
— Настругал, черт тебя расшиби, а теперь гнать! — Палашка схватила ухват, размахнулась.
Бадейкин толкнул дверь, выскочил на улицу. «Смотри ты, и старшая хвост подняла, — никак не мог успокоиться он. — Пол-литра какой-то. Вот я тебя!..» — мысленно грозил он дочери.
У колодца Бадейкин встретил Мавру Цыплакову. Она несла полную корзину подснежников.
— Уже успела? — удивился он.
— Кто рано встает, тому бог дает. Еще по холодку пошла. Городские-то до них охочи. А мне что, жалко? Какой ни есть, а доход.
— Мне твои цветы ни к чему, — оборвал ее Бадейкин. — Дело говори… Помнишь уговор наш?
— Крутим, вертим — горе терпим, — беззвучно засмеялась Мавра.
— Брось трепаться. Я тебе не Федор…
— А что мне Федор, я вольная птица, захочу и тебя полюблю, — надсмехалась Цыплакова. Она хотела что-то еще сказать, но, увидав Надю Земнову, заулыбалась.
— О-о-о! Красавица наша идет. Она умная, должна все слышать и знать. Вот скажи ему, а то не верит.
— О чем? — остановилась Надя.
— О Ниловне, как загуляла она! — Мавра скрытно усмехнулась. — И как ей не стыдно!..
Бадейкин, пожав плечами, пошел вдоль деревни.
— Я тут при чем? Только Марья Ниловна не такая.
— Все вы чистюли. А сами так и смотрите, какого обратать. А председательша чем лучше? Баба в силе, а его по целым дням дома нет.
— Тебе-то что? — вспыхнула Надя. — Мужа имеешь, ну и живи.
— Сочувствуешь? Сама ведь такая. Докторов малый рассказывал…
— Сплетница ты!.. — Надя свернула в проулок, решила пойти и рассказать все Горбылевой.
— Спуталась-то она с отцом твоим! — крикнула вслед Мавра, но Надя не услышала ее слов.
По крутым ступенькам она поднялась на крыльцо горбылевского дома. Пол был вымыт, выскоблен и казался желтым. «Только-только убрала». — Надя покосилась на сапоги, потерла подошвы о тряпку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.