Булатов курган - [40]

— Начнем с объяснения. Порядок требует. Только не растягивайте.

Кондрат сел за стол, спросил:

— На сколько мне предъявляется иск?

Губы Ведерникова едва заметно дрогнули в улыбке. Он порылся в портфеле, заглянул в тетрадь и отчетливо проговорил:

— Триста семьдесят пять рублей.

— Это неверно, — возразил Кондрат.

— Что, меньше?

— Нет, больше. Семена были гибридные, стоимостью по семнадцать рублей за центнер. Стало быть, с меня за двадцать пять центнеров полагается четыреста двадцать пять рублей. Да за доставку семнадцать. Всего четыреста сорок два.

Прокурор поднял голову. И только теперь Кондрат рассмотрел его лицо. Оно было круглым, одутловатым. Серые глаза с прищуром, казалось, в кого-то целились.

— Что за охота брать на себя лишнее?

— Обманывать не хочу. Принимаю, как есть.

Ведерников устало потер пальцами переносицу, сказал:

— Ну ладно, пишите, как находите нужным. Вижу, смелый вы человек.

— В разведку трусов не берут. А я всю войну, как медный котелок, проболтался в ней.

— Разведчик, говорите? Коллеги мы, значит. — Прокурор снял шляпу и, качая обнаженной головой, словно не о себе, а о ком-то, продолжал: — Трудная наша с вами была должность. И сейчас порой снится: ночь, вокруг немцы, вверху то и дело вспыхивают «лампочки», а ты жмешься к земле, все ползешь и ползешь.

Откровенность прокурора немного успокоила Кондрата.

— Война у каждого, кто там побывал, на плечах лежит, — поддержал он начатый Ведерниковым разговор. — И сейчас вот приходится нелегко.

— Покоя в природе быть не может. Сама жизнь — это война с неудачами, невзгодами. Да и мало ли всякого: и личного и общественного.

Спокойные рассуждения прокурора совсем успокоили Кондрата. «Видно, доброй души человек, — отметил он. — Этот зря не засудит…»

— Не для себя и я старался, — начал он издалека. — А награда одна — суд.

— Ну, это еще следствие покажет. Больше мужества, Кондрат Романович. Вспомните о своих походах в тыл врага — все это покажется мелочью. Ну ладно, пишите, а я пока покурю.

Ведерников помял папиросу, похлопал по карманам, есть ли спички, и вышел на крыльцо. Когда он вернулся в контору, Кондрат уже поднялся из-за стола и, приложив к объяснительной расчеты Тереховой, передал ему.

— О-о-о! Да вы обосновали солидно! — воскликнул, пробежав глазами записи, прокурор.

— Сумел натворить, сумей и оправдаться, — усмехнулся Кондрат и предложил: — Может, заодно на ферму пройдемся?

— Я там уже побывал. С людьми говорил. Мне, пожалуй, все ясно.

Они тепло пожали друг другу руки.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

На столе Горбылев нашел записку. На измятом листе каракулями кто-то старательно вывел: «Твоя Ниловна путается с Кондрашкой. Гляди в оба». Подписи не было.

— Ерунда!.. — Егор Потапович с ожесточением разорвал записку и, положив перед собой чистый лист бумаги, приготовился писать. В голову ничего не шло. Перед глазами мельтешили разъезжающиеся во все стороны буквы. «Намарал, подлец, а сам в кусты…» — ругал он анонимщика.

Горбылев обмакнул в чернила перо, задумался. Нужные слова, подобранные еще по дороге в контору, куда-то запропастились. «Не может быть. Маша не позволит. Земнову не к чему с замужней якшаться, когда под боком такая соседка! Ерунда все!» — Егор Потапович, пощипывая усы, поднялся со стула, но так и не сделал ни одного шага. Перед ним, будто наяву, встала Марья Ниловна, только та, которую он когда-то увидел впервые.

Это было лет двадцать назад. Егор возвращался из соседнего села. На полях убирали картошку. Из рыхлых, как вата, облаков сочился мелкий дождь. Земля под ногами размокла, проваливалась. И тут Горбылев на полосе увидел девушку. Склонясь к борозде, она проворно выбирала картошку.

— Куда спешишь, красивая? — крикнул Егор.

— На свидание опаздываю!

Девушка выпрямилась. Она была немного выше среднего роста. Мокрая телогрейка, перехваченная узким ремешком, плотно облегала ее талию. Темные косы оттягивали голову назад, и от этого вид у нее был неприступный. Темные глаза незнакомки уставились на него…

С тех пор он потерял покой. В сумерках уходил в соседнюю деревню, домой возвращался только перед рассветом. Так продолжалось до весны, пока не сыграли свадьбу…

Тревожно забилось сердце: «Не узнал бы кто. Прохода не будет». Горбылев вызвал Терехову, осторожно спросил:

— Ко мне, кажись, кто-то заходил?

— Нет. А что?.. — всполошилась бухгалтерша.

— Да ерунда… Кого зря в кабинет не пускай.

Терехова заглянула в лицо председателю, игриво спросила:

— Не сударку ли какую ждали, Егор Потапович?

И тут, словно из-под земли, прозвучал другой вопрос, но уже Ивина: «Что у тебя, Егор, с Ниловной?..» — «Неужели знают?»

Рванув усы, Горбылев выскочил из конторы. У него было одно стремление: найти жену, обрушить на нее свой гнев.

Он даже не заметил, как оказался около парников.

Марья Ниловна была одна, рыхлила землю вокруг пробивающихся всходов. Увидев мужа, она сказала:

— Смотри, Егор, как потянулись к солнышку.

Горбылев по-бычьи расставил ноги, тяжелым взглядом следил за движением ее рук, выражением лица, по-особому взвешивал каждое сказанное слово. Несколько раз он намеревался начать разговор о записке, но его что-то удерживало.