Булатов курган - [19]

Почти на середине реки, минуя бревна, навстречу течению двигалась черная точка.

— Они, — нарушила молчание Надя. — Хотя бы доплыли!

— Ничего с ними не станет, — попытался успокоить ее Костя.

Теперь Надя уже ясно различала лодку. В ней чернели двое. Из воды на мгновенье показывались весла. В лунном свете они вспыхивали серебряным блеском и гасли в воде.

— Принимай гостей! — еще издали послышался голос Реброва.

Надя, вложив в уключину весло, сошла на берег. Встала рядом с Костей.

Лодка, пропустив бревно, легко скользнула и острым приподнятым носом воткнулась в крутой откос. Ребров проворно схватил цепь, по-молодому выскочил на берег. За ним приподнялась невысокая, худенькая женщина в полушубке. Пошатываясь на лодке, она прижимала к себе ребенка. Надя шагнула к ней, протянула руки.

— Только не урони! — попросила женщина.

— Нюська, так это ты?! — воскликнула Надя, принимая из ее рук ребенка.

— А кто же, черт, что ли!

— Спит! — не обратив внимания на дерзость подруги, прошептала Надя, разглядывая пухленькое личико ребенка. — Чей это?

— Сестренки двоюродной. Упал, до сих пор не очнется никак… — Нюська всхлипнула.

— Врачи отходят! — подбодрил ее Ребров, привязывая лодку.

— Если бы не ты, дедушка Игнат, чтоб я делала? До центральной усадьбы далеко. Да и сил я лишилась… Мать не поехала. Плохо ей.

— Что же мы медлим? — спохватилась Надя.

— Давай я понесу, — подошел к ней Костя.

Надя, прижав ребенка к груди, обошла парня стороной.

— Что, обжегся? — съехидничал старик. — Надо дело делать, а не шуры-муры крутить!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Марья Ниловна ждала мужа. У подтопка, пуская струйки пара, шумел самовар. На столе возвышалась горка крупно нарезанного хлеба, рядом — квадратики сала. На загнетке жарилась картошка.

«Уехал и не сказал, всегда так!» — размышляла Марья Ниловна. Припомнились молодые годы. Другим был тогда Горбылев, или, как она его называла, Егорка: внимательным, грубого слова не скажет. Теперь нагалдит, наговорит всякого, а ты молчи. На днях поднял шум из-за пустяка. Марья Ниловна только сказала, чтобы приходил вовремя обедать. Не может она часами ждать его или искать по бригадам. Накричал, что у нее лишь суп да картошка на уме, а его на общем собрании строгают за каждую ерунду. А то начнет упрекать, будто разлюбила его, думает больше о себе. Марья Ниловна понимала: у мужа плохо ладится дело. Колхоз — шесть бригад, управлять ими нужна светлая голова, а у Егора знаний не хватает. Она осторожно намекнула: не худо бы поучиться. Доставала разные книжки, но в них он почти не заглядывал.

— Время ли ерундой заниматься?..

Вставал Горбылев раньше других, а ложился за полночь.

В избу без стука зашел Кондрат.

— Где хозяин?

— С утра куда-то задымился, — Марья Ниловна обмахнула тряпкой табуретку, предложила: — Садись, вот-вот придет.

Она стала у шкафчика, начала перетирать чайную посуду. Руки ее двигались проворно.

— Подсаживайся, Кондрат Романович, — предложила она, наливая в стакан чай. — За горячим веселее ждать.

Гость пододвинулся к столу.

— Сам-то срочно нужен? — поинтересовалась хозяйка.

— Не столько сам, сколько сама. Ты, Ниловна, говорят, звеньевой была?

— Что теперь вспоминать, прошло время.

Она опустила глаза. Представилась деревушка на берегу Быстрянки. Пойма и ряды тугих кочанов капусты, темно-зеленые гряды свеклы, моркови. Девчата тяпками рыхлят землю. Ветер волнует ботву. Она переливается на солнце, словно это вовсе не поле, а Быстрянка в разлив. Но вот началась жара. Дождей не было больше месяца. Ботва пожухла, на капусту навалились черви. Сколько ни собирала их Марья Ниловна, а они не убывали.

По деревне пошел слух, будто председательша «проворонила» огород. Дошел этот разговор и до Горбылева.

— Опозорила! — упрекнул он жену. — Голову с плеч сняла! Не умеешь — не берись, а ерундой не занимайся.

Некоторое время спустя назначил другую звеньевую.

Самовар пискнул, пустил маленькую струйку пара и умолк.

— Хотел предложить тебе звено, — словно сквозь сон услышала Марья Ниловна голос гостя.

— Стоит ли, Кондрат Романович? Не сижу сложа руки.

— Сейчас это особенно важно.

— Героиня из меня не получится.

Кондрат замечал и раньше: при разговоре хозяйка порой становилась задумчивой, грустной, будто вспоминала что-то особенно тяжкое. Сейчас он сказал ей об этом.

— Жизнь приучила, — отозвалась она. — Нелегкая судьба моя…

— Мне казалось другое. Росла у матки с батькой. Вышла замуж. Мужик попался покладистый. Семья — раз-два и обчелся. Словом, нагрузка невелика.

Зачем он ворошит давнее? Не от легкой жизни стала задумчивой. Началось это с замужества. Умер трехлетний ребенок. На войне погибли отец и два брата. Слегла в постель мать и не поднялась. Потом неудачная беременность, после которой лишилась возможности иметь детей.

За окном что-то зашуршало, послышались осторожные шаги. Марья Ниловна отвернула занавеску, прижалась лицом к стеклу.

— Идет? — спросил, поднимаясь, Кондрат.

— Да нет. Почудилось, бродит кто-то. Наверное, ветер в застрехе шарит.

Она отошла от окна, взглянула на часы.

— Поздно уже, а его нет. Не случилось ли что?

— У нас спокойно. Где-нибудь задержался, — Кондрат стоял посреди избы, чуть ли не доставая потолка головой.