Буковски. Меньше, чем ничто - [22]
Единство дебютного романа, помимо однородной стилистической ткани, построено на единстве места и времени – почти что классических, но по сравнению с классикой сильно расширенных, увеличенных. Так, единое место – это почтовая служба, место работы, а единое время – это трудовой стаж, который Буковски – разве что с небольшими перерывами – там нарабатывал на протяжение 1960-х годов (он официально ушел с работы в самом начале 1970-го).
Однако главный связующий элемент романа – это его персонаж, он же автор, Генри Чинаски / Чарльз Буковски. В рассказах Чинаски отнюдь не всегда выступает центральным лицом повествования, он может не фигурировать под собственным именем, или же главным героем будет вообще другое лицо, тогда как роман только на Генри и держится, поэтому всё здесь становится персонализированным: место работы – это его место работы, трудовой стаж – это именно его стаж. «Почтамт» в карьере Буковски революционен именно тем, что он создает лицо – персонажа.
Чинаски очарователен и отвратителен сразу, он трагичен и он смешон, а главное, он неизменно интересен. За ним хочется наблюдать, хотя он особенно не меняется. Секрет, как мне кажется, в том, что живет и меняется невероятный контраст между главным героем и его окружением. Здесь разрушается одна давняя литературная и сценарная догма, подчиняющая повествование закону развития персонажа. Буковски ставит эту догму под сомнение: персонаж может и не меняться, пусть только меняются его ситуации, пусть меняется само напряжение между ним и его миром. Важен, таким образом, не субъект, но – отношение.
В создании этого повествовательного контраста Буковски придумывает кое-что новое. В наиболее влиятельной на тот момент американской литературной традиции – в литературе битников – контраст и борьба пролегали между маргинальным, безумным и экстремальным героем и так называемым нормальным, но невероятно глухим, пошлым, глупым и скучным обществом, миром «цивилов» – squares. Благодаря навязчивой эксплуатации этого романтического конфликта бит-литература очень быстро скатилась в застывший подростковый шаблон и, что хуже того, вошла составной частью в ненавистную для всех битников массовую культуру. Что до Буковски, то он искусно переворачивает этот шаблон, обновляя тем самым литературную ситуацию и удачно отделяя себя от бит-традиции: его герой – это единственно нормальная инстанция в совершенно безумном мире, который его окружает и всячески над ним измывается. Генри Чинаски считается маргиналом не потому, что у него не всё в порядке с головой, но именно потому, напротив, что с головой не всё в порядке у его окружения. Генри Чинаски – это блуждающая точка адекватности в доме умалишенных размером с целую страну. Хитрым и мастерским жестом Буковски возвращает исключенную, маргинальную идентичность в самый центр повествовательного мира, да так, что под взглядом ее внезапно становятся исключенными все те социальные элементы, которые традиционно считались нормальными – и, наоборот, исключающими.
К примеру, один сумасшедший целыми днями высматривает на горизонте приближающегося почтальона, чтобы ни в коем случае не позволить тому опустить письмо в его почтовый ящик[39]. Других занятий у этого джентльмена попросту нет. Другая степенная дама закатывает уморительную истерику и божится, что в лице почтальона Чинаски читается настоящее Зло (повторяя тем самым историю с бабушкой, которая как-то пыталась изгнать из юного Буковски дьявола посредством молитв и распятия; вот очередное подтверждение тому, что тогда ничего у нее не вышло)[40]. Еще одна дама уверена, что почтальон коварно утаивает от нее письмо, которого у него конечно же нет[41]. Ею движет теория почтальонного заговора. А коллега Чинаски по рабочему месту, который вроде как тоже должен сортировать письма, вместо работы сидит и нашептывает соседям разные дикие вещи: «О да, ты, пизда… Ты хочешь, чтобы я засунул мой хер в твою дырку, разве нет?», «Я доберусь до твоей жопы, слышишь? Я тебе говорю!» – и прочее в этом же роде, и так постоянно, да еще и за фиксированную зарплату[42].
Вокруг полно подобных идиотов, и все они почитаются за нормальных добропорядочных граждан, и всякий раз герою приходится как-то на них реагировать. Во многом на этих реакциях – остроумных, нервических или подчеркнуто отстраненных – строится львиная доля юмора в этой смешной, ну очень смешной книге. И вместе с тем этим нехитрым контрастом автору удается переманить читателя на свою сторону, заставить его проникнуться к главному герою неподдельной симпатией, ведь что может быть типичнее для человека чувствовать себя единственным нормальным субъектом в окружении полных безумцев? Во времена Буковски все уже знали, что ад – это другие. Буковски же показал, и сделал это изобретательно и талантливо, насколько странным, нелепым и смешным может оказаться весь этот окружающий ад.
После «Почтамта» сразу же скажем пару слов о втором романе Буковски, который получил название «Фактотум» (то есть мастер на все руки, разнорабочий) и вышел в 1975 году. Развитие Буковски-романиста плавно, самопроизвольно, инерционно – он переходит от первого романа ко второму без видимого формального и содержательного шва, так, будто первый роман, или даже первый рассказ, или первое стихотворение и не думали заканчиваться. Так, по сюжету «Фактотум» – это приквел «Почтамта», в котором описываются события скитальческой жизни автора еще до того, как он осел на почтовой работе. Негативным референсом для романа послужил текст Джорджа Оруэлла «Фунты лиха в Париже и Лондоне». Прочитав его, Буковски вознегодовал: «Этот парень думает, будто что-то повидал?»
