Буковски. Меньше, чем ничто - [21]
Далее, характерна и ориентация издания на маргинальный, говоря на современный лад, контент. У автора развязаны руки, ему не приходится отбраковывать слишком странный, вызывающий или даже отвратительный материал. Отсюда та простота и сюжетная вольность, которая также перекочует в рассказы Буковски из его «журналистского» опыта: можно писать о том, как ты просыпаешься в незнакомой квартире с чудовищного бодуна, блюешь во все емкости, что под рукой, хорошенечко просираешься, быстренько вновь напиваешься и незамедлительно трахаешь что-то живое; можно писать – почему бы и нет? – о крылатом бейсболисте, который спасает команду благодаря своим крыльям, но перед решающим матчем соблазняется подосланной к нему бабенкой и лишается своих победоносных крыльев в жестоком столкновении с коварными бандитами (не спрашивайте, лучше сами прочтите…); можно писать про человека, с утра обнаружившего, что лицо его окрасилось в золото и зеленый горошек, отчего его внезапно одолевает желание убивать всех вокруг; можно писать и о человеке, совокупляющемся со своим домашним телефоном (да-да, с ним); можно писать об эпическом сражении с отвратительной сутенершей, у которой вместо кисти торчит крюк; можно писать о том, как по ошибке совокупляешься со своим другом – и даже без видимых последствий для дружбы…
В общем, можно писать о чем угодно – всё сойдет, как говорил антиметодолог Пол Фейерабенд. Такая свобода не может не баловать, и нужно проделать над собой немалую работу, чтобы вновь загнать себя в рамки приличия. По счастью, Буковски за эту работу и не думал приниматься. Он так и остался – с тех баснословных времен журнала Open City – над схваткой хорошего и плохого вкуса. То, что его интересовало, распространялось за отмеренные, нормированные и чтимые границы эстетически прекрасного. Впрочем, возвышенного тоже.
Развязность Open City, и в частности «Записок старого козла», привлекла к изданию внимание ФБР – еще одна встреча Буковски с этой очаровательной организацией. Серьезных последствий для самого писателя это расследование не возымело (в отличие от издателя, за которого взялись по-настоящему), но скорее даже сработало на имидж этакого опального автора, преследуемого репрессивной цензурой. Однако журнал всё-таки не продержался долго. Одной только славы Буковски было маловато, и через два года после запуска издание обанкротилось и закрылось. «Записки старого козла», позже изданные отдельной книгой (1969 год), это, пожалуй, всё, что осталось в литературной истории от достославного Open City.
Регулярно публикуемые стихи и колонка в журнале сделали Чарльза Буковски (для публикаций он избавился от отцовского имени «Генри», чем еще раз ему отомстил) локальной знаменитостью, этаким enfant terrible даже по меркам традиционно развязного американского андерграунда, в те времена почти что ничем уже не стесненного. Дебютный роман «Почтамт» смог вывести Буковски за пределы локальных и маргинальных художественных комьюнити: отныне он мог считаться Американским Писателем просто, а не Американским Писателем с небольшой пометкой «для долбанутых».
Перейти в разряд «для всех» ему помогли очевидные, высоко ценимые среди читателей отсылки к великой американской романной традиции: точный и мерный аскетический слог, аллергия на стилистическую и содержательную избыточность (проще говоря, минимализм), общепонятная лексика и общепонятные же сюжетообразующие компоненты (простая трудовая жизнь, проблемы социальных низов, участь исключенных и прочее), а также, конечно, классический американский юмор – скажем так, юмор сквозь плотно сжатые зубы.
Не претендуя на исчерпывающее и систематическое описание всех этих характеристик, попробуем здесь очертить и описать главное. Большая удача романа «Почтамт» состоит в том, что Буковски сумел органично использовать опыт поэта и новеллиста в (относительно) крупной прозе. Роман написан ритмически и чеканно, короткие фразы и предложения еще более, чем когда-то у Хемингуэя, складываются в большую поэму, будто бы в танце несущую читательское внимание вперед и вперед – без остановки. Приведу лишь один яркий пример музыкального слога Буковски в одном абзаце-периоде: «She was a good one all right, she was a good lay but like all lays after the 3>rd and 4>th night I began to lose interest and didn’t go back»[38]. Фраза звучит замечательно, и там таких много.
Членение фраз и абзацев неторопливо переходит в членение глав, которые могут восприниматься, почему бы и нет, как отдельные коротенькие рассказы или как колонка из того же журнала, разве что в менее сыром и безалаберном, более проработанном виде. В связи с этим еще одна большая удача романа – способность удерживать в целом разрозненные и достаточно самостоятельные фрагменты, хранить идеальный баланс между условной романной формой и то и дело мелькающей за нею формой сборника рассказов. Читатель не забывает, что перед ним единая история, но в то же время каждый фрагмент ее он вполне может воспринимать как самодостаточный. Буковски не всегда удавалось достичь такого баланса, и в этом отношении
