Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938 - [204]

Бухарин: Никакой.

Вышинский: А насчет убийства товарищей Сталина, Ленина и Свердлова?

Бухарин: Ни в коем случае.

Вышинский: План убийства Владимира Ильича был?

Бухарин: Отрицаю.

* * *

Бухарин: Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и Максима Пешкова ^{1535}.

Некоторые обвинения и показания Бухарину приходилось опровергать более тонко. Во время перекрестного допроса одного из подсудимых, чьи показания указывали на его причастность к диверсионной деятельности, Бухарин заставил его привести даты, которые противоречили самому обвинительному заключению. Что же касается подсудимых Иванова и Шаранговича, божившихся, что Бухарин направлял совершенные ими акты саботажа и шпионажа, то это, сказал он, «два провокатора». Как-то из тюремного застенка был доставлен «странный, похожий на мертвеца» свидетель, старый эсер В. Карелин, чтобы дать показания о заговоре для убийства Ленина. Когда Вышинский спросил Бухарина, знаком ли ему этот свидетель, он ловко намекнул, что человек этот был сломлен пытками: «…он настолько изменился, что я не сказал бы, что это тот Карелин». В другом случае Бухарин нанес удар по самой версии заговора, на которой строился весь процесс, настаивая, что он в глаза не видел и пяти из заговорщиков и не слышал о них ни разу, а ведь «члены шайки разбойников должны знать друг друга, чтобы быть шайкой». А сославшись на то, что Вышинский «называет логикой», он пофилософствовал: «Это будет то, что называется в элементарной логике тавтологией, то есть принятие за доказанное то, что нужно доказать» ^{1536}.

Главной целью Бухарина было ограждение исторического наследия большевизма путем опровержения обвинительного заключения. Он пытался использовать свои показания, данные в зале суда, чтобы сделать свое последнее политическое заявление по двум важнейшим проблемам, стоявшим перед страной, — о войне с Германией и о возрождении террора сталинизма. Обвинение приветствовало его комментарии по первому пункту, так что тут затруднений не было. «По случайным обрывкам действительности,» доходившим до его камеры, Бухарин мог сделать вывод, что кризис в Европе все углубляется, а война подступает все ближе. Поэтому, выступая на суде, он, как и прежде, призвал недовольных советских граждан отбросить пораженческие настроения и защищать Советский Союз как «величайший могучий фактор» борьбы против немецкого фашизма. Выбор между сталинской Россией и нацистской Германией может быть только однозначным ^{1537}.

Но, выступая от имени большевизма и обращаясь к будущим поколениям, Бухарин считал столь же необходимым опровергнуть создаваемый в ходе этого процесса миф о том, что Сталин и сталинизм являются подлинными наследниками и кульминацией революции. Он неоднократно давал понять, что в его терминологии «антисоветский блок», «контрреволюционная организация» или «силы контрреволюции» на самом деле означают старое большевистское движение или партию, а «нелегальная», подстрекательская и «заговорщическая» деятельность — законную оппозицию Сталину или просто неофициальные собрания ^{1538}. Таким образом, ему без труда удалось демонстрировать на протяжении всего процесса, что истинное «историческое значение» сталинской чистки, в которой данный процесс является лишь верхушкой айсберга, заключается в уничтожении большевистской партии — «внутреннем разгроме сил контрреволюции» ^{1539}.

Обрисовать истинные идеалы и программу большевизма было сложнее, потому что Ульрих и Вышинский постоянно прерывали его экскурсы в «идейно-политические установки преступного, право-троцкистского блока» ^{1540}. Тем не менее Бухарину удалось высказаться: «…в отношении экономики — государственный капитализм, хозяйственный мужик-индивидуал, сокращение колхозов, иностранные концессии, уступки монополии внешней торговли и результат — капитализация страны». Вышинский прервал Бухарина, когда тот попытался «раскрыть скобки одной формулы — что такое реставрация капитализма», но значение этой формулы было ясно и так ^{1541}. Лично Бухарин и большевизм в целом стояли за переход к социализму через нэп. Навязанная «сверху» революция, «военно-феодальная эксплуатация крестьянства», с вытекающими из нее последствиями, представляют собой не большевизм или ленинизм, а сталинизм.

В свете всего этого трудно понять, как кто-либо из читавших ежедневные сообщения из зала суда в газетах или стенограмму процесса, опубликованные огромным тиражом на иностранных языках, мог не заметить драматическую борьбу, которую вел Бухарин. Сталин и Вышинский понимали, разумеется, что у него имеется какая-то «система, тактика» и что он пытается придать процессу «свой особый смысл» ^{1542}. Встревоженные и обозленные его «цирковой акробатикой», Вышинский и Ульрих использовали все имевшиеся в их распоряжении средства запугивания, чтобы спасти сценарий, и в одном случае угрожали вообще лишить Бухарина слова, если он не прекратит «придерживаться определенной тактики… прикрываться потоком слов, крючкотворствовать, отступать в область политики, философии, теории и т. д…»