Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938 - [202]

Историческое значение этого процесса заключается раньше всего в том, что на этом процессе… показано…что правые, троцкисты, меньшевики, эсеры, буржуазные националисты и т. д. и тому подобные являются не чем иным, как беспринципной, безыдейной… бандой убийц, шпионов, диверсантов и вредителей…

Троцкисты и бухаринцы, т. е. «право-троцкистский блок»… это не политическая партия, политическое течение, это банда уголовных преступников, и не просто уголовных преступников, а преступников, продавшихся вражеским разведкам, преступников, которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных ^{1518}.

Согласно сталинскому плану, Бухарину предстояло сыграть ведущую роль в представлении доказательств этих обвинений против старых большевиков. Он являлся крупнейшим символом досталинского большевизма и виднейшим из руководителей партии, представших перед судом (Троцкого судили и приговорили заочно), и поэтому был для членов партии и осведомленных граждан центральной фигурой на этом процессе ^{1519}. Его виновность, служившая предметом разбирательства в большей части восьмисотстраничного судебного дела, должна была символизировать виновность большевизма. Как вспоминает один из очевидцев, Бухарину «отводилась роль князя тьмы… Он стоял за каждым злодейством, рука его ощущалась в каждом заговоре. Черня себя, каждый заключенный не забывал очернить и Бухарина… Затаенные воспоминания о славном прошлом стирались начисто». С помощью послушных подсудимых Вышинский использовал любую возможность, чтобы изобразить всю политическую биографию бывшего «любимца» партии как «верх чудовищного лицемерия, вероломства, иезуитства и нечеловеческой подлости». Как заключил прокурор, «лицемерием и коварством этот человек превзошел самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история» ^{1520}. Наконец, лишь одному Бухарину было инкриминировано преступление из преступлений — попытка отцеубийства, а именно, замысел убийства Ленина в период дискуссии по Брестскому миру в 1918 г.

В течение года, проведенного Бухариным в тюрьме, Сталин и его следователи требовали от него полного сотрудничества (признания и участия в судебном заседании) в этой жуткой инсценировке. На всем протяжении большого террора, да и вообще до самой смерти Сталина, подобные требования предъявлялись к тысячам столь же безвинных заключенных. Уже не секрет, почему столь многие из них во всем сознались. В 1937 г. в советских политических тюрьмах широко практиковались жесточайшие пытки, многонедельные изнуряющие допросы («конвейер») и бесчисленные расстрелы без суда. Над мужчинами и женщинами чинились дичайшие расправы. Один из советских историков назвал этот период самой ужасной страницей русской истории ^{1521}. Многим заключенным как-то удавалось держаться до конца, и их пытали до смерти или расстреливали, не добившись признания. Те, кто «сознался», сделали это по понятной причине: их вынудили к этому физическим или иным давлением. Некоторые большевики признались, быть может, в силу мотивов, сходных с рубашовскими, однако, как сообщил нам один из прошедших через все это, для подавляющего большинства страдальцев сталинских застенков «Слепящая тьма» «явилась бы объектом издевки» ^{1522}.

В такой вот атмосфере Бухарин, которого, как сообщают, не пытали, держался три месяца «с замечательной решимостью», несмотря на бесконечные угрозы и допросы, которыми заправлял Ежов в соответствии со сталинскими указаниями. Примерно 2 июня он, наконец, уступил «лишь после угрозы следователя уничтожить его жену и только что родившегося сына» ^{1523}. Это не было пустой угрозой. «Жен врагов народа» с детьми весьма часто арестовывали и держали заложниками (особенно, когда речь шла о видных большевиках, которых намечалось выставить на показательных процессах), приговаривали к длительным срокам заключения или расстреливали. В июне 1937 г. жену Бухарина сослали вместе с родственниками других «политиков» в Астрахань ^{1524}. Чтобы спасти ее и новорожденного сына (следующие двадцать лет она провела в лагерях, а сын жил у приемных родителей и в детдомах), ему пришлось «сознаться» и выступить на суде.

В то же самое время у Бухарина была (или скоро появилась) еще одна причина для появления на суде. Спасение собственной жизни роли не играло; он знал, что, как он себя ни поведи, хорошо ли, плохо ли выполняя порученную роль, его все равно расстреляют, по суду или без суда, ибо этого требует сталинский сценарий ^{1525}. Таким образом, как он косвенно объяснил на суде, перед ним встал вопрос: «„Если ты умрешь, ради чего ты умрешь?“ И тогда представляется вдруг с поразительной ясностью абсолютно черная пустота» ^{1526}. Он понял, что суд явится его последним публичным выступлением и возможностью придать какой-то смысл своей смерти, для себя и других. Он возьмет на себя символическую роль обобщенного большевика: «Я несу ответственность за блок», то есть за большевизм ^{1527}. В зале судебного заседания он воспользуется любым случаем (в последний раз эзоповым языком), чтобы придать своей роли смысл и «историческое значение», отличные от тех, которые предназначает ей Сталин.