Будуар Анжелики - [51]

Любопытно, что же этот сын Поднебесной собирается сообщить придворным «короля-солнце», разумеется, с ведома своего нового патрона и, скорее всего, по его же прямому указанию…

— Глубокоуважаемые дамы и кавалеры! — рокочущим басом проговорил церемониймейстер, вскинув свой сверкающий жезл. — С высочайшего позволения рекомендую вашему благосклонному вниманию профессора Чжао Си и его оригинальную систему взглядов на некоторые стороны нашего бытия!

Произнося последние слова, он так выразительно подмигнул, что публика тут же ответила на это веселым смехом и рукоплесканиями.

Церемониймейстер сошел со сцены и занял место на скамье первого ряда мест для зрителей.

Китаец почтительно, но без тени подобострастия поклонился цвету французской аристократии и четко, почти без акцента, проговорил:

— Высокочтимые и благородные мужи и женщины! Прежде чем начнется театральное представление, я осмелился бы предложить вам недолгую беседу о предмете, вне всяких сомнений, занимающем ваши помыслы и наполняющем упругой силой ваши сердца. Я имею в виду то, что принято называть любовью.

По рядам зрителей пробежала волна оживления, но, как я понял, тема этой беседы если не всем им, то значительной части была известна заранее, подтверждая расхожую мысль о том, что во дворце секреты живут только до тех пор, пока они не произнесены вслух.

— Все вы, — продолжал Чжао Си, — несомненно, знакомы с этим предметом, а многие не без некоторых оснований считают себя знатоками его, и я вовсе не намерен оспаривать их высокочтимое мнение, однако позвольте мне изложить некоторые взгляды на это явление, только изложить, ни в коей мере не посягая на чьи бы то ни было убеждения…

Он обвел взглядом ряды зрителей, которые ответили ему гулом одобрения, и сказал:

— Французы — признанные гении любви, однако, насколько я успел заметить, очень немногие из них следуют при этом величайшей мудрости слов христианского философа Аврелия Августина: «Все человеческие беды происходят оттого, что мы наслаждаемся тем, чем следует пользоваться, и пользуемся тем, чем следует наслаждаться».

Ропот зрителей был скорее удивленным, чем возмущенным, из чего я сделал вывод о том, что слова Августина для многих были откровением.

— Поистине мудрые слова, — продолжал китаец, — обнажающие суть любви и предостерегающие от роковых ошибок. Вы, европейцы, рассматриваете любовь как тайное удовольствие, которое должно быть надежно скрыто от людских глаз, как грех, который вы замаливаете у своего милостивого Бога и одновременно с этим утверждаете, что Он устами Сына своего заповедал вам любовь как главный принцип жизни, не так ли?

— Но ведь это же разная любовь! — звонким высоким голосом возразил расфранченный маркиз де Кавуа. — Одно дело — любовь к ближнему, и совсем другое…

Он посмотрел на сидящую рядом с ним даму и вздохнул, закатив к небу подкрашенные глаза.

— Любовь — одна, — покачал головой Чжао Си. — Она есть высшее проявление служения Небу, торжество соединения двух жизненных начал, двух сил, которыми пронизана вся окружающая нас природа и мы как ее часть. Мы обозначаем их словами инь и ян. Инь — женское начало, ян — мужское. Инь — тень, Луна, а ян — свет, Солнце. Они неразлучны: день сменяется ночью, у света есть тень, так устроена жизнь под Небом, и цель ее — достичь счастливого союза инь и ян, не более того…

— Но существуют же еще и такие понятия, как слава, могущество, богатство в конце концов! — подал возмущенный голос маркиз де Вард.

— Существуют, — кивнул китаец. — Но не сами по себе, а лишь для чего-то. Не цель, средство. Слава, могущество, богатство лишь способствуют обретению счастья соития инь и ян. Для чего мы заказываем себе красивые и дорогие одежды? Ведь не для того лишь, чтобы любоваться их отражениями в зеркалах! Роскошные кровати. Кружевное белье. Парфумы. Мушки. Афродизиаки в конце концов. Ведь ничего бы этого не было и в помине, окажись мир заселенным только мужчинами или только женщинами! А величайшие подвиги? А ужаснейшие преступления? А великие творения искусства? Да что там, а этот дворец, это чудо человеческого творчества, разве он мог бы возникнуть только лишь в качестве пристанища от дождя и ветра? Вы улыбаетесь…

— А воинская доблесть? — спросил старый герцог де Грамон.

— Признаем ее прекрасной, — дипломатично ответил профессор. — Но не будем при этом забывать слова великого Конфуция: «Мне не приходилось встречать такого, кто любил бы доблесть так, как любят женскую красоту».

— А что любят женщины? — спросила кокетливая мадам де Шуази.

— Торжество любви, мадам.

— Но как достичь его?

— Всего лишь не противиться своим природным желаниям. Не стыдиться, не отпугивать их, а радоваться тому, что они есть. Еще есть. Ведь самое страшное — это не утрата возможностей, а утрата желаний.

— Мой духовник едва ли согласился бы с вами, профессор.

— Любовь — веление Неба, а оно не нуждается ни в одобрении нашем, ни в осуждении.

— Но на земле действуют свои законы, — резко проговорил маркиз де Солиньяк.

— Сочиненные людьми, — уточнил китаец. — А люди, хоть и редко, — его бесстрастное лицо озарило некое подобие улыбки, — но все же ошибаются. И тогда нарушается гармония между Землей и Небом, а это очень опасно. Для Земли, разумеется…