Будьте осторожней с комплиментами - [59]

Их внимание обратилось к покупкам. Розалинда рассматривала очень маленький кусок сыра.

— Интересно, — сказала она, — не изготовлен ли этот сыр одной женщиной, с которой я познакомилась в Оркни. У нее всего одна корова, и она не может производить много сыров.

Теперь, вспомнив тот разговор о Сталине и ему подобных, Изабелла подумала: «Да, люди должны помнить о преступлениях всех тиранов. Проблема в том, что люди избирательны в оценке морального и физического насилия или просто не всегда в курсе происходящего».

Она вздохнула. Моральная беспристрастность — редкое качество, но это уже другой вопрос, и он часто не давал Изабелле покоя. Моральная беспристрастность предполагает, что нужно одинаково обращаться и с друзьями, и с незнакомцами. Допустим, вы стоите перед горящим зданием. В двух соседних окнах появляются два человека, и они просят о помощи. Один из них твой друг, другой — незнакомец. У вас хватит времени, чтобы забраться по приставной лестнице и спасти лишь одного. Некоторые скажут, что оба имеют равные права на вас и что вам следует подбросить монетку, чтобы решить, кого спасать. Но кто из нас так поступит? — спросила себя Изабелла.

Однако вернемся к убийству, решила Изабелла, которое она начала обсуждать со своей подругой. Она мысленным взором увидела страницу с оглавлением специального выпуска «Прикладной этики», которое она назовет «Хорошее убийство». Она попросит профессора Джона Харриса написать статью для этого номера, потому что у него очень живой слог. К тому же он однажды назвал главу в одной из своих книг «Убийство как проявление заботы». Эта глава была вовсе не такой вызывающей, как ее название. Джон был добрым человеком и очень тонким философом и рассуждал об убийстве из милосердия, которое совершают именно потому, что не хотят, чтобы другой страдал. Признать это означало не столько простить, сколько разобраться, почему люди это делают. Изабелла любила Джона, которого очень хорошо знала, и в прошлом не раз с удовольствием вступала с ним в дебаты. Если бы это он показался в окне горящего здания, она была бы весьма склонна спасти именно его. Но сделал ли бы сторонник моральной беспристрастности — гипотетический сторонник, а не Джон — то же самое и спас бы ее? Несомненно, он бы выбрал наугад, возможно, подбросил бы монетку, а это означало бы, что он мог бы спасти незнакомца. Но он, конечно, извинялся бы и кричал снизу: «Изабелла, я был бы счастлив спасти тебя, а не незнакомца, но вы оба в беде, и я не должен предпочесть тебя просто потому, что мы знакомы. Мне очень жаль».

Во время первого отделения концерта, когда хор пел «Реквием» Форе, мысли Изабеллы блуждали. Джейми должен был играть только после антракта, и она представляла его в большом артистическом фойе за сценой. Он часто читал перед выступлением, чтобы отвлечься, — читал что-нибудь не связанное с музыкой. Она воображала, как он сидит там с книгой, купленной в маленьком книжном магазине на углу Бакклех-Плейс, — мемуары охотника на тигров. Она бросила на него косой взгляд, когда он достал эту книгу, но он объяснил: «Все они — людоеды. Он охотился только на этих тигров. Он странствовал по деревням на севере Индии в двадцатые — тридцатые годы и стрелял в тигров-людоедов, терроризировавших деревенских жителей». Но Изабеллу все равно удивляло, что Джейми читает такую книгу. Ни одна женщина не стала бы читать такое. И тут ей в голову пришла мысль: «Он же не женщина».

Когда Николас Вуд, которого Изабелла немного знала, начал исполнять «Pie Jesu», Изабелла снова обратилась мыслями к музыке. «Dona eis requiem» — «дай им покой». Это не была законченная музыка, с тщательно разработанной мелодией, а скорее колыбельная, а именно это, подумала она, и есть реквием. Если кого-то забирают на небо, то именно музыка Форе должна бы его сопровождать. И снова ей вспомнилась смерть Мак-Иннеса, смерть от воды. Если это было самоубийство, то приветствовал ли он эту смерть, отказавшись от естественной борьбы тела за жизнь, жаждал ли того, что ждало его впереди? «Дай им покой, вечный покой». Это такие добрые слова, несмотря на их окончательность, и музыка, сопровождающая их, как в этом реквиеме, должна быть кроткой.

Добрались до «In paradisum». Вопросы и ответы органа создавали гобелен из звуков, оказывавших почти гипнотическое воздействие, осторожно сплетаясь вокруг слов. Но Изабеллу занимали именно слова: «Да приведут тебя ангелы в рай, / Да примут тебя мученики, / И да проводят они тебя в священный город Иерусалим». Тут не было утешения по поводу смерти; но даже если кто-то не верил в рай или в ангелов, то эта музыка могла на несколько возвышенных мгновений подтолкнуть его к вере.

Последние ноты замерли, и раздались аплодисменты. Начался антракт, и Изабелла немного посидела на месте, поджидая, пока слушатели потянулись из зала. Какая-то женщина, сидевшая с ней рядом, встретилась с Изабеллой взглядом и сказала:

— Возвышенно.

Изабелла кивнула:

— Да, действительно. Да.

Когда поток устремившихся в бар иссяк, она встала со своего места и спустилась вниз. В фойе распахнули широкие двойные двери на улицу, чтобы впустить немного холодного ночного воздуха. У Изабеллы по непонятной причине всегда болели ноги на концертах, возможно, из-за жары или из-за того, что приходилось длительное время сидеть неподвижно. Как бы то ни было, ей всегда хотелось скинуть туфли — или чтобы повеяло холодным воздухом на лодыжки, вот как сейчас.