Будни - [20]

— Пасха подходит, а у нас и кусать нечего, — продолжал Никола. — Поскребла старуха заступом пол, подмыла окна, — стекла-то были не меньше как вот с Федькину лысину… А в те времена купил мне, молодцу, покойный батюшка гармошку за полтора рубля, весом эдак на полпуда — два раза можно печь истопить. Был у этой гармошки зарочек небольшой: где надо только пискнуть, так ревела по-медвежьи, а где и вовсе мышонком пищала… Не знаю, правду или нет говорят, когда я учился, так все кошки в краю подохли. Иногда девкам под песни заиграешь, а она рявкнет ни с того ни с сего — с ума сойдешь!.. Ну, вот и молодцевал я с эдакой гармошкой. Пошел однова в другую деревню, к сударушке. Был я порядком подвыпивши и, вместо того чтобы дорогой идти, дай, думаю, напрямки через кусты да через реку, благо снег неглубок. Кружил да кружил по кустам, ушел версты за полторы от дороги, к узкой поляночке, и забрался в осинник какой-то. Вижу, близ меня столб стоит, вокруг столба площадка, на ней собака на привязи бегает. Что за чудо? Подошел ближе. Верно, собака. Как попала? Зачем?.. Потянулся я к собаке и — хлоп!.. Сквозь землю, братцы мои, полетел! Сразу весь хмель к лешему, о мерзлую землю локоть ссадил и голову расшиб… Осмотрелся — вижу, близ меня кто-то как две спички зажег. Тут только я понял, что это за собачка такая! Хотел крикнуть — голос отнялся; хотел выскочить — высоко… Ну, видно, погибай, Николка! И только что подумал это — услышал я, братцы мои, как кто-то зубами щелкает. Да чего кто-то — сразу догадался, что это матерый волк, которого третью зиму Никита Кныш ловит… Схватил я гармонь, раздернул вовсю, — отодвинулись спички. Немножко приотлегло. А тут, как на грех, три голоса вдруг по-коровьи заревели, и такая поднялась музыка, что, думаю, будь тут леший и тот бы напорошил от такой игры… Самому и то непереносно, ей-богу. Да, поди, и волк уж не больно рад, что попал на эдакую поседку… Часа полтора без перерыва зудил я под драку — моченьки больше нет. Нарочно рявкнул изо всех сил медвежьими голосами, перешел на песни. Заиграл «Последний нонешний денечек» — сам плачу да пою. Волк сидит, слушает. Я начал «Солнце всходит и заходит», потом «Коробочку» сыграл. Голос весь выкричал да стал маленько понимать, что уж, пожалуй, пальцы скоро не заходят. Посмотрю наверх, послушаю… Вижу с правой стороны Большую Медведицу, как телега без колес стоит на небе. Беда! Собрал я все силы, вскочил на ноги и давай сам себе под драку опять наигрывать, вприсядку пошел. Волк сидит в сторонке, а я гармоньей пудовой все коленки отбил, весь подбородок исколотил себе — измотался вконец, упал в угол ямы, лежу и двинуться не могу. Смотрю — волк ко мне двигается… Так откуда, ребята, силы взялись! Сам не понимаю, чего выходит, куда пальцами тычу, а играю… Наверху уже Медведица укатилась, ну, думаю, скоро утро — протяну до утра, а там и погибать при свете легче. Зажал одну гребенку ногами, за другую обеими руками ухватился и дергаю. Ничего, звонко выходит… Сколько времени так дергал, не знаю. Посмотрел наверх — там светлее стало; посмотрел в другой конец ямы, видно, сереет что-то… А еще немного погодя увидал я у своего соседа лапы, — ну лапки! — одной меня зашибить может… Рот открывает, зубами хвастает, а я, будто и дело не мое, совсем отвернулся… И стал я, братцы, с белым светом прощаться, у отца, у матери да у добрых людей прощения просить. Но пожалел, видно, меня бог: ехали мужики на станцию, услыхали мою музыку с дороги, пришли по следу. «Кто крещеные, сказывайся!» — спрашивают. «Караул, — кричу, — помогите!» — «Да куда ты попал?» — «Достаньте, — отвечаю, — расскажу все по порядку». Сходили мужики за вожжами, опустили мне конец. Одной рукой играю, другой вожжу к ремню привязываю. Наконец готово. «Тяните!» — кричу. Они тянут, а я играю… Так и вытянули. Велел я им откинуть с ямы хвою — тут только и увидели мужики, с кем я ночку коротал.

— Ну и врать здоров, гнилоногий, — качая головой, сказал Шарганчик.

— А может, где-нибудь так и на самом деле бывало, — возразил Игнат Медведев.

— Говорю, со мной было, — со смехом отозвался Никола, и нельзя было понять, врет он или говорит правду.

— Расскажу вам еще одну бывальщинку, — начал он, закурив от лампы. — Ездили мы однажды, я да Артюха Галанин, со скипидаром. Двенадцать недель мыкались. Берут худо, дают дешево, проторговались мы в пух-прах. Заехали как-то ночью на хутор. Смотрим — один-одинешенек большой дом стоит. Постучали в окно — не отпирают. Артюха взял кол да в ворота: «Эй, кто слышит, кто видит, погибаем!» Вышел хозяин. «Кто тут?» — спрашивает. «Ночевать пустите». — «Много вас тут шляется». Вот беда-то!.. До деревни во все стороны двадцать верст, ночь морозная… «Да что, дядя, — просим мы его, — ведь не погибать же нам на волоку!» Насилу уговорили. Лошадь во двор поставили, спрашиваем: «Самим-то куда?» Ничего не сказал мужик. Отпирает нежилую избу-поморозницу. Зашли. Темно, снегом все окна завалило, холодище — зуб на зуб не попадает. Легли на пол, укрылись своей одежонкой, прижались друг к другу. Артюха у меня всю хозяйскую семью и всю его родню проклял. Да тут еще, на беду, есть хочется — не жрали целый день… Ох уж эти богатые мужики, мать их растуды!.. Делать нечего, лежим, не в живых душах. Вдруг слышно, вышел кто-то в сени. В прихлевок двери открывает, потом вроде плачет кто. «Зажало бы да и не отпустило!» — говорит Артюха… И входит тут к нам мужик с фонарем. «Спите?» — спрашивает. «Нет». — «Чьих вы будете-то?» Сказались. «Поди, худа наживишка-то? — спрашивает. — Чего дома-то есть?» Артюха стал врать, мужик только хмыкает. «Не бывало ли у вас, — спрашивает, — что корова не может разродиться?» — «Как не бывало», — отвечает Артюха. «Не поможете ли горю?» Толкнул меня Артюха локтем. «Что можем, — говорит, — сделаем». Пошли в хлев. Артюха усы разгладил, рукава засучил: «Ну-ко раздевайся, Коля! Да и ты, хозяин, раздевайся, не задумывайтесь над этим делом», как командир, покрикивает!.. Ноги вперед показались — затолкали обратно, голова вперед пошла. «Тяни, Коля, живо до чаю». Вытащили мы теленка пудового, и корова жива осталась. «С поту-то, — говорит Артюха, — негоже в подвал идти». — «В избу идите, — отвечает хозяин. Телята у меня не живут, не знаете ли, чего поделать?» — «Что знаем — сделаем!.. Щепай лучину!..» Мужик как на пружинах заскакал. Теленка в избу притащили. «Буди все семейство!» — говорит Артюха хозяину. Разбудил мужик жену, двух дочерей, сына. «Ну вот что, — говорит Артюха, — ты зажги лучину, держи вот так, а они все пускай через огонь пройдут». Сам у печки копается. Подойдет к теленку, в ноздри ему чего-то сует для виду. Фыркает теленок, ногами дрыгает, а Артюха его уговаривает: «Лежи, лежи!» Потом подошел к мужику, хлопнул его по плечу: «Ну, будешь спасибать!» Легли спать, а утром будят нас, добрых молодцев, к чаю, на сковородке блины верещат. Хлопнул еще раз Артюха на прощанье мужика по плечу: «Будешь спасибать»…