Будни - [10]

— Мыл.

— Не выдумываешь?

— Честное слово, даже бабушка видела.

— В последнее время ты стал здорово привирать, — сказал отец.

Витя слушал не слишком внимательно: он всегда волновался в понедельник с утра и бывал так же возбужден по пятницам, когда отец приезжал за ним в Колобково. Дважды в неделю они проделывали этот путь на велосипеде — туда, потом обратно, — так складывалось все их лето.

Дорогу он уже выучил наизусть: сперва она широкая, пыльная, мелькающая, — мимо проносились легковые машины, грузовики, автобусы, навстречу они мчались еще быстрее, обдавая лицо пыльной бурей, нарастающим ревом, и хотя отцовские руки и грудь были рядом, Витя всякий раз вздрагивал, когда позади раздраженно гудели. Отцу это не нравилось, — в понедельник ему все не нравилось, — он бормотал:

— Перестань трусить! Нет ничего паскуднее мужской трусости.

Буйное шоссе еще продолжало нестись вдаль, к горизонту оно тоскливело ниточкой, а они свернули на лесную дорогу. Здесь стало так тихо, что даже слышно было, как отец сопит над ухом.

Солнечные лучи заблудились в верхушках сосен, разбрызгались в них, отыскивая землю, и только поляны по сторонам были весело раскалены. А тут, на узкой лесной дороге, всегда сумрачно прели лужи, пахло теплой сыростью. Уже проще было бы спешиться и вести велосипед за руль, но отец упрямо крутил педали, виляя между лужами и узловатыми корнями. Лицо его ожесточилось — Витя знал это, даже не глядя на него.

— Ты помнишь, о чем я просил тебя?

— Помню.

— О чем?

— Чтоб сам шнуровал ботинки.

— А еще?

— Не позволял кормить себя с ложки.

— А еще?

— Не смотрел до поздней ночи телевизор.

Вырулив на край поляны, жарко облитой солнцем, отец сказал:

— Давай передохнем.

Они всегда здесь отдыхали, хотя Витя нисколько не уставал. Нетерпение его росло, но он знал, что это не должно быть заметно.

Отец положил велосипед на траву и растянулся рядом. Он молчал. Витя постоял подле него, побродил вокруг, попищал в травинку, зажатую между пальцами, отыскал неподалеку под сосной муравейник и собрался было поковыряться в нем сухой веткой, но отец окликнул его:

— Поди сюда. Сядь.

Витя сел. Подложив сплетенные руки под голову и глядя закрытыми глазами в небо, отец сказал:

— Наверное, тебе часто бывает непонятно то, что я говорю. И то, что говорит тебе мама, когда ты у нее живешь. И две твои бабушки. Но все-таки, я думаю, что главное ты понимаешь. Вернее, вряд ли понимаешь, а чувствуешь наверняка… Правильно, Витюха?

— Ага.

— Что «ага»? — спросил отец.

— Ну, вообще… Папа, давай поедем, а то меня муравьи зажрали.

— Я уверен, когда ты подрастешь, тебе многое станет ясным. Надо только пока потерпеть… Ладно. Поехали, старик.

Теперь уже оставалось совсем немного. Лес поредел, Дорога стала суше, от нее зазмеились тропки, обросшие низкими кустами сорной малины, все чаще попадались кучи хлама — битый шифер, рваные консервные банки, дырявые мятые кастрюли, осколки тарелок. Показались дома поселка, сперва одинокие, далеко отбежавшие друг от друга, окруженные сараями и кладками колотых дров, затем порядок домов, разбросанных в лесу, стал выстраиваться справа и слева от дороги — и это уже была улица.

Они подкатили к забору маминого дома. Радостно завизжала дворовая собачонка, она почуяла Витю, выползла на брюхе из-под ворот и бросилась к велосипеду. Для отца эта чужая, глупая собака была помехой, она вертелась перед колесами, подпрыгивала к раме — пришлось остановиться и слезть с седла шагов за десять от калитки.

Отец снял Витю с подушки, собака кинулась к нему, поставила свои приветливые лапы на его плечи и облизала ему уши. Если бы рядом не стоял отец, Витя здоровался бы с ней подольше и поласковее, а так он только торопливо погладил ее и сказал:

— Привет!

У калитки уже появилась бабушка.

— Бледненький какой! — обняла она внука. — Болел, наверное?

И отец, как всегда, сказал:

— Мальчик совершенно здоров. Здравствуйте, Анна Максимовна.

Бабушка кивнула в ответ, взяла Витю за руку и повела к калитке.

— Может, ты все-таки попрощаешься со мной? — спросил отец.

На крыльце веранды, за кустами, уже стояла Витина мать — она всегда ждала его здесь, не выходя за ограду. Он потянул свою руку из бабушкиной и помчался к отцу. Проведя ладонью по его голове, отец сказал:

— В пятницу я приеду за тобой. — Разбежавшись, он вскочил в седло и тотчас замелькал среди сосен.

А мать уже спустилась по трем ступенькам — красивая, яркая, насквозь пронзенная солнцем, — и теперь шла навстречу, широко раскинув длинные, голые до плеча руки.

— Может, ты все-таки поздороваешься со мной?

Витя кинулся к ней и с разбегу, изо всех сил, повис у нее на шее. От матери остро пахло духами и лекарством.

Четыре дня, с понедельника до пятницы, проносились быстро, он не замечал их смены — вся неделя состояла только из этих дней: понедельника и сразу пятницы.

Вечерами надоедала немножко бабушка. Она задавала Вите вопросы, на которые ему не хотелось отвечать, но он отвечал, чтоб отвязаться.

За ужином бабушка садилась плотно рядом и, мешая смотреть телевизор, совала Вите в рот ложку с едой.

— А варенье там у них уже наварили? — спрашивала бабушка.