Будем как солнце! - [19]

Мне хочется, чтоб Ночь, раскинувшая крылья,

Воздушной тишиной соединила нас.

Мне хочется, чтоб я, исполненный бессилья,

В твои глаза струил огонь влюбленных глаз.

Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,

Под лаской замерла, и целовал бы я

Твое лицо, глаза, и маленькие руки.

И ты шепнула б мне: «Смотри, я вся – твоя!»

Я знаю, все цветы для нас могли возникнуть,

Во мне дрожит любовь, как лунный луч в волне.

И я хочу стонать, безумствовать, воскликнуть:

«Ты будешь навсегда любовной пыткой мне!»

«Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?..»

Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?

    Я совсем остываю к мечте.

Дни мои равномерны, жизнь моя однозвучна,

    Я застыл на последней черте.

Только шаг остается, только миг быстрокрылый,

    И уйду я от бледных людей.

Для чего же я медлю пред раскрытой могилой?

    Не спешу в неизвестность скорей?

Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,

    Я не гений певучей мечты.

Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,

    Я стою у последней черты.

Только миг быстрокрылый, и душа, альбатросом,

    Унесется к неведомой мгле.

Я устал приближаться от вопросов к вопросам,

    Я жалею, что жил на земле.

Благовещенье в Москве

Благовещенье и свет,

    Вербы забелели.

Или точно горя нет,

    Право, в самом деле?

Благовестие и смех,

    Закраснели почки.

И на улицах – у всех

    Синие цветочки.

Сколько синеньких цветков,

    Отнятых у снега.

Снова мир и свеж и нов,

    И повсюду – нега.

Вижу старую Москву

    В молодом уборе.

Я смеюсь, и я живу –

    Солнце в каждом взоре.

От старинного Кремля

    Звон плывет волною.

А во рвах живет земля

    Молодой травою.

В чуть пробившейся траве

    Сон весны и лета.

Благовещенье в Москве –

    Это праздник света!

К Елене

О Елена, Елена, Елена,

Как виденье, явись мне скорей.

Ты бледна и прекрасна, как пена

Озаренных луною морей.

Ты мечтою открыта для света,

Ты душою открыта для тьмы.

Ты навеки свободное лето,

Никогда не узнаешь зимы.

Ты для мрака открыта душою,

Но во тьме ты мерцаешь, как свет.

И, прозрев, я навеки с тобою,

Я – твой раб, я – твой брат – и поэт.

Ты сумела сказать мне без речи:

С красотою красиво живи,

Полюби эту грудь, эти плечи,

Но, любя, полюби без любви.

Ты сумела сказать мне без слова:

Я свободна, я вечно одна,

Как роптание моря ночного,

Как на небе вечернем луна.

Ты правдива, хотя ты измена,

Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.

О Елена, Елена, Елена,

Ты красивая пена морей.

«Я ненавижу человечество…»

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа.

С людьми скучаю до чрезмерности,

Одно и то же вижу в них.

Желаю случая, неверности,

Влюблен в движение и в стих.

О, как люблю, люблю случайности,

Внезапно взятый поцелуй,

И весь восторг – до сладкой крайности,

И стих, в котором пенье струй.

Золотая рыбка

В замке был веселый бал,

    Музыканты пели.

Ветерок в саду качал

    Легкие качели.

В замке, в сладостном бреду,

    Пела, пела скрипка.

А в саду была в пруду

    Золотая рыбка.

И кружились под Луной,

    Точно вырезные,

Опьяненные весной,

    Бабочки ночные.

Пруд качал в себе звезду,

    Гнулись травы гибко.

И мелькала там в пруду

    Золотая рыбка.

Хоть не видели ее

    Музыканты бала,

Но от рыбки, от нее,

    Музыка звучала.

Чуть настанет тишина,

    Золотая рыбка

Промелькнет, и вновь видна

    Меж гостей улыбка.

Снова скрипка зазвучит,

    Песня раздается.

И в сердцах любовь журчит,

    И весна смеется.

Взор ко взору шепчет: «Жду!»

    Так светло и зыбко.

Оттого, что там в пруду –

    Золотая рыбка.

Старый дом Прерывистые строки

В старинном доме есть высокий зал,

Ночью в нем слышатся тихие шаги,

В полночь оживает в нем глубина зеркал –

И из них выходят друзья и враги.

Бойтесь безмолвных людей,

Бойтесь старых домов,

Страшитесь мучительной власти несказанных слов,

Живите, живите – мне страшно – живите скорей.

Кто в мертвую глубь враждебных зеркал

Когда-то бросил безответный взгляд,

Тот зеркалом скован, – и высокий зал

Населен тенями, и люстры в нем горят.

Канделябры тяжелые свет свой льют,

Безжизненно тянутся отсветы свечей,

И в зал, в этот страшный призрачный приют,

Привиденья выходят из зеркальных зыбей.

Есть что-то змеиное в движении том,

И музыкой змеиною вальс поет,

Шорохи, шелесты, шаги… О старый дом,

Кто в тебя дневной, не полночный свет прольет?

Кто в тебе тяжелые двери распахнет?

Кто воскресит нерассказанность мечты?

Кто снимет с нас этот мучительный гнет?

Мы – только отражения зеркальной пустоты?

Мы кружимся бешено один лишь час,

Мы носимся с бешенством скорее и скорей,

Дробятся мгновения и гонят нас,

Нет выхода, и нет привидениям дверей.

Мы только сплетаемся в пляске на миг,

Мы кружимся, не чувствуя за окнами луны,

Пред каждым и с каждым – его же двойник,

И вновь мы возвращаемся в зеркальность глубины.

Мы, мертвые, уходим незримо туда,

Где будто бы всё ясно и холодно-светло,

Нам нет возрожденья, не будет никогда,

Что сказано – отжито, не сказано – прошло.

Бойтесь старых домов,

Бойтесь тайных их чар,

Дом тем более жаден, чем он более стар,

И чем старше душа, тем в ней больше задавленных слов.

Безглагольность

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.