Будем как солнце! - [16]

Не помогли и печенеги,

Его как мертвого несли,

Он позабыл свои набеги.

Не мог держаться на коне

И всюду чуял шум погони.

За ним в полночной тишине

Неслись разгневанные кони.

Пред ним в полночной тишине

Вставали тени позабытых.

Он с криком вскакивал во сне,

И дальше, дальше от убитых.

Но от убитых не уйти,

Они врага везде нагонят,

Они – как тени на пути,

Ничьи их силы не схоронят.

И тщетно мчался он от них,

Тоской терзался несказанной.

И умер он в степях чужих,

Оставив кличку: Окаянный.

Великое Ничто [7]

1

Моя душа – глухой всебожный храм,

Там дышат тени, смутно нарастая.

Отраднее всего моим мечтам

Прекрасные чудовища Китая.

Дракон – владыка солнца и весны,

Единорог – эмблема совершенства,

И феникс – образ царственной жены,

Слиянье власти, блеска и блаженства.

Люблю однообразную мечту

В созданиях художников Китая,

Застывшую, как иней, красоту,

Как иней снов, что искрится, не тая.

Симметрия – их основной закон.

Они рисуют даль – как восхожденье,

И сладко мне, что страшный их дракон –

Не адский дух, а символ наслажденья.

А дивная утонченность тонов,

Дробящихся в различии согласном,

Проникновенье в таинство основ,

Лазурь в лазури, красное на красном!

А равнодушье к образу людей,

Пристрастье к разновидностям звериным,

Сплетенье в строгий узел всех страстей,

Огонь ума, скользящий по картинам!

Но более, чем это всё, у них

Люблю пробел лирического зноя.

Люблю постичь сквозь легкий нежный стих

Безбрежное отчаянье покоя.

К старинным манускриптам в поздний час

Почувствовав обычное призванье,

Я рылся между свитков – и как раз

Чванг-Санга прочитал повествованье.

Там смутный кто-то, – я не знаю кто, –

Ронял слова печали и забвенья:

«Бесчувственно Великое Ничто,

В нем я и ты – мелькаем на мгновенье.

Проходит ночь – и в роще дышит свет,

Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,

Но с блеском дня той дружбы больше нет,

И каждая летит к своим усладам.

За тьмою – жизнь, за холодом – апрель,

И снова темный холод ожиданья.

Я разобью певучую свирель,

Иду на Запад, умерли мечтанья.

Бесчувственно Великое Ничто,

Земля и небо – свод немого храма.

Я тихо сплю, – я тот же и никто,

Моя душа – воздушность фимиама».

‹Февраль 1900›

Из книги «Только любовь» 1903

Семицветник

Я всему молюсь.

Достоевский

Гимн Солнцу

1

Жизни податель,

Светлый создатель,

Солнце, тебя я пою!

Пусть хоть несчастной

Сделай, но страстной,

Жаркой и властной

Душу мою!

Жизни податель,

Бог и создатель,

Страшный сжигающий свет!

Дай мне – на пире

Звуком быть в лире, –

Лучшего в мире

Счастия нет!

2

О, как, должно быть, было это утро

Единственно в величии своем,

Когда в рубинах, в неге перламутра

Зажглось ты первым творческим лучом.

Над хаосом, где каждая возможность

Предчувствовала первый свой расцвет,

Во всем была живая полносложность,

Всё было «Да», не возникало «Нет».

В ликующем и пьяном океане

Тьмы тем очей глубоких ты зажгло,

И не было нигде для счастья грани,

Любились все так жадно и светло.

Действительность была равна с мечтою,

И так же близь была светла, как даль.

Чтоб песни трепетали красотою,

Не надо было в них влагать печаль.

Всё было многолико и едино,

Всё нежило и чаровало взгляд,

Когда из перламутра и рубина

В то утро ты соткало свой наряд.

Потом, вспоив столетья, миллионы

Горячих, огнецветных, страстных дней,

Ты жизнь вело чрез выси и уклоны,

Но в каждый взор вливало блеск огней.

И много раз лик мира изменялся,

И много протекло могучих рек,

Но громко голос Солнца раздавался –

И песню крови слышал человек.

«О, дети Солнца, как они прекрасны!» –

Тот возглас перешел из уст в уста.

В те дни лобзанья вечно были страстны,

В лице красива каждая черта.

То в Мексике, где в таинствах жестоких

Цвели так страшно красные цветы,

То в Индии, где в душах светлооких

Сложился блеск ума и красоты, –

То там, где Апис, весь согретый кровью,

Склонив чело, на нем являл звезду,

И с ним любя бесстрашною любовью,

Лобзались люди в храмах, как в бреду, –

То между снов пластической Эллады,

Где Дионис царил и Аполлон, –

Везде ты лило блеск в людские взгляды,

И разум мира в Солнце был влюблен.

Как не любить светило золотое,

Надежду запредельную Земли.

О вечное, высокое, святое,

Созвучью нежных строк моих внемли!

3

Я всё в тебе люблю. Ты нам даешь цветы –

Гвоздики алые, и губы роз, и маки,

Из безразличья темноты

Выводишь мир, томившийся во мраке,

В красивой цельности отдельной красоты,

И в слитном хаосе являются черты,

Во мгле, что пред тобой, вдруг дрогнув, подается,

Встают – они и мы, глядят – и я и ты,

Растет, поет, сверкает и смеется,

Ликует празднично всё то,

В чем луч горячей крови бьется,

Что ночью было как ничто.

Без Солнца были бы мы темными рабами,

Вне понимания, что есть лучистый день,

Но самоцветными камнями

Теперь мечты горят, – нам зримы свет и тень.

Без Солнца облака – тяжелые, густые,

Недвижно-мрачные, как тягостный утес,

Но только ты взойдешь – воздушно-золотые,

Они воздушней детских грез,

Нежней, чем мысли молодые.

Ты не взойдешь еще, а мир уже поет,

Над соснами гудит звенящий ветер мая,

И влагой синею поишь ты небосвод,

Всю мглу безбрежности лучами обнимая.

И вот твой яркий диск на небеса взошел,

Превыше вечных гор – горишь ты над богами,

И люди Солнце пьют, ты льешь вино струями,

Но страшно ты для глаз, привыкших видеть дол, –

На Солнце лишь глядит орел,