Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - [21]
В легенде «Слезы царицы», по мнению Приказчиковой, также есть буддийские мотивы, она связывает их, к примеру, с символикой зеленого цвета: «Учитывая знакомство Мамина-Сибиряка с буддийской философией жизни, о чем еще будет сказано ниже, можно предположить знание писателем и буддийской символики зеленого цвета, когда темно-зеленый символизирует собой цвет жизни, а бледно-зеленый является оттенком смерти»[183].
На самом деле, как известно, зеленый цвет играл большую роль в целом ряде религий, в том числе и восточных. Так, особое значение, характер этого цвета подчеркивается в исламе, где зеленый – это сакральный цвет: «Райские сады – зелены. Как зелено “майское дерево”. Поэтому зеленый присвоен одеяниям высшего духовенства ислама, а для большинства правоверных является праздничным цветом. Зеленые чалмы надевают паломники, возвращающиеся из Мекки»[184].
Согласно ряду источников, в буддизме, действительно, есть смысловая дифференциация оттенков зеленого. Однако в целом зеленый цвет в буддизме – это символ природы, пребывания в покое, тишине, в равновесии. «Это цвет надёжности и помощи, а где надёжность, там, очевидно, и свобода от опасности, свобода от беспокойного состояния, от волнений, страхов и тревог, зелёный – это также цвет прибежища, прихода к прибежищу, обретения прибежища, это цвет укрытия, цвет защиты. Но зелёный – это также и цвет гармонии, цвет равновесия. Более того, как это ни парадоксально, зелёный символизирует действие, это цвет активности, в особенности такой активности, которая предпринимается для восстановления нарушенного равновесия, для восстановления временно утраченной гармонии. И будучи символом действия, совершаемого для приведения вещей, зелёный также является цветом справедливости и даже цветом кармы»[185]. Зеленый цвет – это цвет листьев дерева Боддхи, под которым получил просветление Гаутама Сиддхартха, и поэтому для буддистов он символизирует процветание и развитие буддизма.
Зеленый цвет, цвет живого и растительного, в самой легенде получает сложную трактовку. Юной Кара-Нингиль, живущей после Голодной степи в Девичьем городе, рядом с цветущим, потонувшим в садах Зеленым городом, этот город кажется манящим чудом. Но когда, ставшая ценою многих смертей (кроме жестокого Узун-хана было убито сто ханских сыновей) ханшей, Кара-Нингиль решает объехать ханские сады, о которых ходили волшебные сказки, то все цветы вянут на ее глазах. Главная героиня – красавица Кара-Нингиль словно убивает всё вокруг себя: «Цветы не выносят моего присутствия, потому что из-за меня столько пролито крови.» И даже добрые дела Кара-Нингиль не помогали. И неслучайно гибли цветы. Не только жизнь Узун-хана и его сыновей забрала молодая ханша. Впоследствии гибнут и преданный ей Джучи-Катэм, и его юная дочь. Гибнет всё, что соприкасается с этой гордой красивой женщиной. И только на месте гибели самой Кара-Нингиль вырастают чудесные цветы, названные людьми «слёзы царицы».
Если говорить об идеях и образах, близких буддийскому мироощущению, то, вероятно, образ мудреца Байгыр-хан отражает сущность и относительность метаний человеческих, что близко как идеям Шопенгауэра, так и пониманию индивидуальности спасения человека в буддизме: «Наши несчастья только велики для нас самих, а если смотреть на них издали, то делаются все меньше и меньше. Был Узун-хан, была Кара-Нингиль, теперь Аланча-хан, а после него кто-нибудь другой. Труднее всего быть царем для самого себя, и бояться нужно тоже одного себя»[186].
Один из ведущих мотивов этой легенды – это мотив любви. Однако ни одного из героев любовь не делает счастливым. О любви рассуждает жестокий и похотливый Узун-хана, обращаясь к своим придворным: «Справедливо ли если один человек возьмет себе тысячу молодых и красивых женщин?.. Теперь я стар и хочу исправиться. Мое сердце оставалось холодно, потому что они не могли найти именно той девушки, которая сделала бы меня счастливым»[187]. Хан изображен писателем-Сибиряком крайне отрицательно: «.сгорбленный желтый старик, у которого. страшно тряслась голова», «гнилая кукла», «полусгнивший старик»[188]. Противоречивы чувства и в целом образ первого ханского советника Джучи-Котэма, который, казалось бы, только и думает о том, как угодить хану, несмотря на то, что жестокость хана, который «обесчестил его мать, отнял жену и опозорил дочь»[189]. В то же время Джучи-Котэм – умный и талантливый полководец, он по-настоящему предан главной героине, хотя беззаветная любовь оказалась гибельной для самого Джучи-Котэм и, по сути, погубила и его дочь. Сложное, отнюдь не просветляющее влияние оказала любовь и на юного Аланчу-ха-на. Любовь будит в нем желание следовать тем кровавым обычаям и законам, которые существовали у его предков.
Замысел легенды «Лебедь Хантыгая» был достаточно подробно изложен самим писателем в письме к адвокату А. А. Ольхину[190], в котором Мамин-Сибиряк признавался: «Легенда претендует на некоторое философское значение». Это философское значение Маминым-Сибиряком определялось как критика концепции личного самосовершенствования, которая изложена в «Исповеди» Л. Н. Толстого. С точки зрения писателя, «всякое личное самоусовершенствование основывается на эгоизме и на желании быть лучше других, а это ведет к таким мелочам в великом деле спасения, как вопрос об одежде, еде и пр.»
