Будда - [51]
Сам Будда резко осуждал откровенную демонстрацию йогического могущества при помощи иддхи и запрещал своим ученикам публично совершать чудеса. Однако монахи — составители Палийского канона, по всей видимости, не находили в этом ничего невозможного и вполне могли использовать сказания о подобных чудесах в полемических целях. Будучи представителями Тхеравады, они, вероятно, считали, что притчи о чудесах, свершенных Буддой, полезны как подтверждение его впечатляющего могущества. В русле острой полемики с браминами было полезно лишний раз подчеркнуть, что Будда бросает вызов старым ведическим божествам (например, укрощает священного змея, что сторожил три священных огня) и одерживает верх над ними. Этим компиляторы Палийского канона наглядно показывают, что Будда, простой кшатрий, оказывается могущественнее браминов. Тексты Канона прямо указывают, что Будда осуждал сам принцип кастового деления: «Не просто рождением человек становится брамином или презренным, — настаивает он, — а по своим делам (карме) заслуживает прославления как брамин»[8]. Кичливость и надменность браминов всегда вызывала у Будды возмущение, и потому он говорил, что особенную святость можно заслужить лишь нравственным поведением, а не случайностью факта рождения. В высказываниях Будды, как и у прочих духовных учителей и реформаторов «осевого времени», красной нитью проходит мысль, что вероучение должно быть обогащено нравственными принципами, без которых любой религиозный ритуал теряет смысл.
Возвращаясь к истории обращения Кассапы, мы видим, что не оккультные чудеса, а нравственные качества Будды стали тем аргументом, который обратил косматого отшельника в последователя Дхармы. Возможно, что этот эпизод Палийского канона как раз и доказывает, что демонстрация иддхи может быть бесполезной — ведь чудеса так и не убедили недоверчивого Кассапу. После каждого из чудес, что совершал Будда, доказывая свое право называться архатом, Кассапа скептически повторял: «Сей великий монах впечатляет и поражает своим могуществом, но он не архат, как я». Наконец Будде все же удается пробиться сквозь заслон гордыни и самодовольства Кассапы. «Кассапа, ты не архат. И если ты будешь продолжать в том же духе, тебе никогда не достичь просветления» — так сказал Будда Кассапе. Это был мудрый ход — укор достиг цели, показав Кассапе всю степень его зазнайства и эгоцентризма. Много лет практиковавший аскетизм, Кассапа, имя которого стало известно и уважаемо, не мог не знать, что безудержное самомнение и себялюбие несовместимы с праведностью. Он смиренно простерся перед Буддой и попросил принять его в сангху. Затем его примеру последовали и двое его братьев со своими приверженцами. Так Будда обратил в свое Учение целую тысячу браминов. Все они обрили волосы, выбросили священную ведическую утварь и стали «вошедшими в поток»[9]. А после собрались в Гайе послушать третью великую проповедь Будды.
«Бхикшу, — обратился Будда к своим слушателям, — все пылает». Затем последовали разъяснения. Чувства, и все, чем они питаются через тело, через ум и эмоции, — все пылает. Что же служит причиной этого извечного пламени? Три огня — огонь жажды, огонь ненависти, огонь заблуждений[10]. И пока человек подбрасывает дрова в эти три костра, они продолжают пылать, преграждая ему дорогу к спокойствию и безмятежности нирваны. Здесь Будда проводит прямую аналогию между пятью кхандкха (скоплениями, совокупностями элементов, компонентами личности) и «связками дров». Он намеренно употребляет в проповеди слово упадана (привязанность, захваченность), подчеркивая его коренное значение — «то, что горит; горючее»[11]. Не что иное, как привязанность, ненасытное желание разных вещей, материальных и чувственных, поддерживает это горение, препятствуя просветлению. Жажда бытия и страстные желания идут рука об руку с ненавистью, которая столь часто питает пороки и насилие, господствующие в мире. Пока пылает третий огонь, огонь заблуждений и неведения, человек не способен постичь Четыре Благородные Истины, ключ к освобождению от вечно тлеющего цикла «рождения, старения и умирания, которому сопутствуют печаль, горести, боль, скорбь и отчаяние»[12]. Далее следовал вывод, что бхикшу должен освободиться от страстей, стать бесстрастным. Искусство осознанной внимательности подскажет, как отринуть пять кхандкха и погасить огонь жажды. И тогда бхикшу ощутит освобождение и умиротворение нирваны.
Эта проповедь, получившая название Огненной, представляет собой блестящую критику ведической религиозной системы. В центре проповеди Будда поставил священный ведический символ, огонь, показывая, что он является воплощением всего неправильного в человеческой жизни. Огонь олицетворяет домашний очаг и домашний уклад, с которыми должен решительно порвать каждый, кто стремится познать духовную истину. Огонь к тому же есть красноречивый символ неугомонных деструктивных, хотя и преходящих процессов, формирующих сознание человека. Будда намеренно и с определенной долей иронии уподобил три пагубных огня — жажды бытия, ненависти и незнания — трем священным огням Вед. Не давая им угаснуть, брамины ошибочно считают, что тем самым поддерживают свою святость, а на самом деле лишь подпитывают собственное себялюбие. Огненная проповедь примечательна еще и как пример выдающегося полемического мастерства, которое помогало Будде найти доходчивые аргументы для любой аудитории и сделать проповедь созвучной чаяниям тех, кому она была адресована. Огнепоклонникам, браминам, которые входили в общины трех братьев Кассапа, Будда растолковал основы Дхармы при помощи огненных символов и вызвал такое глубокое преображение их религиозного сознания, что они немедленно приняли Дхарму, постигли нирвану и стали архатами.
