Будапештская весна - [187]

— Все вы мерзавцы, — сказала она, но на меня не обиделась и, когда мы сели за стол, показала фотографию своего сынишки: упитанный малыш сидел в игрушечном автомобиле, сзади машину подталкивал мужчина в свитере.

Заметив мой недоуменный взгляд, Сара объяснила, что мужчина отнюдь не является отцом ребенка.

Около четырех утра девушки пошли переодеваться, предложив нам рассчитаться. Старший официант довольно долго возился с нашим счетом, а двое других, которые обслуживали нас, стояли рядом. Наконец нам подали счет на тарелочке, прикрыв его сверху белоснежной салфеткой. Каково же было наше изумление, когда мы увидели цифру: нам надлежало заплатить девяносто два доллара!

Я спросил у старшего официанта, почему мы так много должны, но два официанта чуть ли не в один голос заявили, что только коньяку мы выпили на двадцать четыре доллара, да еще не какого-нибудь, а французского. В душе я был уверен, что коньяк был не французский, а самый обычный, но заявлять теперь об этом было бесполезно.

Мы вручили официанту сто долларов — фактически все, что мне с трудом удалось сэкономить. Однако официанты остались нами явно недовольны: мало дали им на чай.

Очи тоже рассчитался и направился к выходу, помахав нам рукой: его курносенькая девушка, накинув желтый дождевик, ждала его. А вот наши дамы все не показывались, хотя кабаре давно уже опустело, везде начали гасить свет и проветривать помещение. К нам подошел негр-швейцар и попросил нас покинуть зал. Мы пытались объяснить ему, кого мы ждем, однако он настаивал, сказав, что гардероб давно закрыт, а девушки-танцовщицы давным-давно ушли домой через служебный выход. Кабаре стали убирать, сдвигать столы, так что оставаться здесь дальше было нельзя. Однако, дойдя до двери, Моцинг вдруг заупрямился, хотя еле-еле стоял на ногах, и начал требовать, чтобы ему отдали купленного им жирафа. На шум вышел детина двухметрового роста в полосатой тельняшке и спросил, что нам нужно. Хорошо, что Моцинг перестал ерепениться.

Спать мы легли почти на рассвете. Мой сосед по комнате Руди Шмидт даже не проснулся. Он лишь пробормотал что-то во сне и лягнул одеяло. Я же долго не мог уснуть и ворочался с боку на бок. К горлу подкатывала тошнота. В уме я трижды пересчитал сумму нашего счета, а потом забылся тяжелым сном.

В двенадцатом часу меня разбудил мистер Финчи. Голова трещала, в желудке урчало, и я, хотя принял душ и почистил зубы, никак не мог почувствовать себя бодрым. Остальные ребята были отнюдь не в лучшем состоянии. Оказалось, ночью они долго искали тот бар, хозяином которого якобы являлся венгр, а когда наконец отыскали его, то выяснилось, что венгром был не хозяин, а старший официант, который, к сожалению, уехал в отпуск. Тогда они зашли еще в два подобных заведения. Ничего примечательного они там не видели, просто много пили и, следовательно, много истратили денег. Когда в такси возвращались в отель, Агоштону стало плохо. Тогда мы начали приставать с расспросами к Очи, но он не удостоил нас ответом, изобразив из себя прямо-таки английского лорда.

Весь день мы провалялись в отеле, и только один Додо Рац утром ходил в город, где пытался продать свой фотоаппарат, чтобы хоть в какой-то степени выправить наше незавидное материальное положение. В Нью-Йорке за него дали бы хорошие деньги. Анти Куруц продал там свой фотоаппарат ровно за двести долларов. А Додо явно не везло: кому только он ни предлагал фотоаппарат, никто не хотел покупать. В конце концов он загнал его на барахолке за сто двадцать долларов. Когда же он вернулся в отель, к нам в номер пришел лифтер, которому Додо утром говорил о своем намерении. Лифтер сказал, что у него есть покупатель, который согласен заплатить за фотоаппарат сто восемьдесят долларов.

Раздосадованный Додо помчался на барахолку, чтобы забрать фотоаппарат обратно, но человека, которому он его продал, уже и след простыл.

Когда Додо вернулся в отель, мы решили его разыграть и поручили это Зимани. Карчи с каменным выражением лица заявил, что прочитал в местной газете объявление о том, что какой-то мистер хотел бы приобрести фотоаппарат хорошей марки за двести пятьдесят долларов.

— А ну, покажи газету! — набросился на него Додо и вырвал газету, которую Зимани нарочно взял в руки. Ребята так и покатились со смеху. Додо, красный как рак, бросился с кулаками на насмешника, прорычав: — Скотина же ты!

— А ну, брысь от меня, старина… — огрызнулся Зимани, и, если б в холле не появился наш гид Боб Финчи, возможно, не обошлось бы без драки.

Погода не менялась, жара не спадала. Мы буквально задыхались. Боб рассказал, что сто лет назад на месте Майами находилось болото, да и до сих пор в окрестностях много зловонных источников.

Между тем в небе не переставали гудеть самолеты, то сильнее, то тише. Местные жители, наверное, привыкли к этому непрерывному гулу с неба, но мне лично он действовал на нервы. Мы и без того чувствовали себя не ахти как, и все от необычного для нас образа жизни — от бдения и гулянок по ночам, да и оттого, что вот уже несколько недель подряд десять здоровых мужчин жили бок о бок, мозоля глаза и надоев друг другу до чертиков.