Будь ножом моим - [112]

Шрифт
Интервал


И я тут же, чтобы не начать сомневаться, набрала его номер. Довольно безумно, – подумала я, – что за восемь месяцев я ни разу не решилась ему позвонить. А сегодня – уже третий раз за утро


Кожа у меня на руках начала синеть, и я понял, что надо спешить, потому что времени в обрез – симптомы мне знакомы. О’кей, я раскрыл все окна, и по дому пронесся холодный, пронизывающий ветер. Я подождал, пока он как следует изрешетил меня, подбежал к окну и увидел, что Идо поднялся и сделал несколько шагов вперед, после чего вернулся назад и в растерянности остановился


При всей серьезности ситуации, при всем абсурдном смятении, бушевавшем у меня внутри, я вдруг почувствовала какую-то особую маленькую радость – как будто для нас с Яиром уже в порядке вещей вести такие утренние беседы


Он ухватился рукой за свое причинное место и сжал его, оглядываясь по сторонам с отчаянием, от которого меня разрывало на части


Воздух словно напружинился, сделался чистым и плотным. Ветер внезапно стих, ни один листочек не дрожал, и я подумала: ну вот и он


Сейчас мочевой пузырь заставит его сдаться, у него не будет выхода. Но хотя бы покончим с этим, наконец. И правда, на плотно сомкнутых ногах он начал ковылять в сторону двери, остановился перед ней, но не постучал. Я мысленно сосчитал до пятидесяти и открыл глаза – он так и стоял с поникшей головой напротив двери и не стучал, не стучал


Дождь, первый


И я вдруг вспомнил, что Майя когда-то попросила научить ее, как надо укладывать мальчику пенис в пеленке – вверх или вниз… Попроси прощения! – заорал я и со всей силы укусил собственный кулак


Первые робкие капли на листьях лимонного дерева. А теперь – на жимолости. На жасмине. Вот и бугенвиллея намокла. С листьев скатывается пыль – с одного за другим. Тяжелые капли на оконном стекле


Меня слегка напугали следы зубов на руке и первые капли крови


В мгновение ока дождь усилился, начал нарастать, зарычал – будто все, что скопилось на небе с начала осени, все это воздержание


Я увидел, как Идо поднимает голову, удивленно озираясь вокруг, и протягивает руку к небу. Я не понимал его движений, он будто танцевал и при этом казался вдруг счастливым. Я подумал, что он сходит с ума


Я распахнула большое окно, и в комнату хлынули все запахи дождя: запах земли под дождем, и травы под дождем, и мокрых деревьев. Запахи этого дождя и всех прошлых дождей. Пар изо рта моей Аннушки, в дождь, когда мы были детьми, сквозь наши шерстяные шапки


Секунду, это дождь, пошел дождь! Как же я оставлю его под дождем


Приятные запахи донеслись из дальних курятников и из конюшни соседей. Все вокруг вдруг заблагоухало запахами новорожденных детенышей. И даже Иерусалимский лес постепенно зазеленел на моих глазах, умытый молочным туманом


А он стоит себе под проливным дождем и не делает попыток укрыться. Может быть, ему это даже в удовольствие, может, он понимает, что теперь я буду вынужден уступить


Вот он – миг, которого я боялась несколько месяцев, вот благодать, с которой он воевал


Я вдруг сообразил, что это не просто дождь, – что это тот самый дождь. Кто же мог представить, что все так закончится. Я же собирался бегать под ним, умываться им, выкрикивая ее имя, и навеки расстаться с нею в дожде и слезах. А вместо этого я прячусь от своего ребенка за жалюзи


Дом дрожал от сильных дождевых залпов. Это был необычайно сильный первый дождь – с раскатами грома, молниями, внезапной темнотой, опустившейся на долину, и парой-тройкой лучей света, рассекающих ее, как пальцы руки. И я подумала, что все будет хорошо. Дождь пришел


Его штаны уже насквозь промокли от дождя, а может, и от мочи. И он не переставая танцевал и прыгал, простирая руки к небу, словно не чувствуя, как ему холодно и мокро и как ужасно сейчас оставаться на улице. Намокшие волосы облепили ему все лицо, а он танцевал


Мне вдруг полегчало, без всякой веской на то причины. Моя детская вера в дождь. Может, в конце еще и радуга выглянет – особый подарок для меня. Какой я буду к концу этой зимы


Я носился по дому как одержимый и несколько раз со всей силы ударился головой о стену. Зазвонил телефон. Я знал, что это она, и не ответил – что мне ей сказать


Вновь нахлынуло на меня чудесное осознание. Все мое тело пропиталось его тяжестью и благодатью. И вновь, как раньше, мне было трудно его осознать, осмыслить заодно с тем, что происходит с Яиром и ребенком


Я и брюки снял, чтобы у меня уж точно не осталось перед ним никакого преимущества, и в одних трусах бегал перед открытыми окнами, чувствуя, что, кажется, схожу с ума


Я звонила минут пять, но он не ответил. Может, уже забрал ребенка и отвез его в сад? Но я знала, что это не так. Я остро ощущала, что он продолжает призывать меня, глубиной своего безумия он пронзал меня даже на расстоянии


Эта маленькая сволочь меня доконала. Я совсем лишился рассудка, как будто во мне целиком разрушился механизм отцовства – то единственное, что я, как мне казалось, хорошо умею


Дождь разбушевался вовсю. Пальцы света собрались в ладонь и спрятались за облаками, посреди бела дня опустилась ночная тьма, и у меня вдруг душа ушла в пятки от ужаса. Я увидела ребенка, которого вышвырнули на улицу, раздетого и продрогшего. Позвонила в таксопарк в Гиват-Шауле – там мне ответили, что из-за дождя такси приедет не раньше чем через час


Еще от автора Давид Гроссман
С кем бы побегать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Как-то лошадь входит в бар

Целая жизнь – длиной в один стэндап. Довале – комик, чья слава уже давно позади. В своем выступлении он лавирует между безудержным весельем и нервным срывом. Заигрывая с публикой, он создает сценические мемуары. Постепенно из-за фасада шуток проступает трагическое прошлое: ужасы детства, жестокость отца, военная служба. Юмор становится единственным способом, чтобы преодолеть прошлое.


Бывают дети-зигзаги

На свое 13-летие герой книги получает не совсем обычный подарок: путешествие. А вот куда, и зачем, и кто станет его спутниками — об этом вы узнаете, прочитав книгу известного израильского писателя Давида Гроссмана. Впрочем, выдумщики взрослые дарят Амнону не только путешествие, но и кое-что поинтереснее и поважнее. С путешествия все только начинается… Те несколько дней, что он проводит вне дома, круто меняют его жизнь и переворачивают все с ног на голову. Юные читатели изумятся, узнав, что с их ровесником может приключиться такое.


Кто-то, с кем можно бежать

По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась - в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне...По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.


Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".


Дуэль

«Я был один, совершенно один, прячась под кроватью в комнате, к дверям которой приближались тяжелые страшные шаги…» Так начинает семиклассник Давид свой рассказ о странных событиях, разыгравшихся после загадочного похищения старинного рисунка. Заподозренного в краже друга Давида вызывает на дуэль чемпион университета по стрельбе. Тайна исчезнувшего рисунка ведет в далекое прошлое, и только Давид знает, как предотвратить дуэль и спасти друга от верной гибели. Но успеет ли он?Этой повестью известного израильского писателя Давида Гроссмана зачитываются школьники Израиля.


Рекомендуем почитать
Пепельные волосы твои, Суламифь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Сумка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы

В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.


Объект Стив

…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.


Не боюсь Синей Бороды

Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.


Лед

Ближайшее будущее. Льды Арктики растаяли. Туристический бизнес открывает новые горизонты, и для желающих достичь ранее недоступные места запускаются новые экспедиции. Пассажиры круизного лайнера мечтают увидеть белого медведя, а вместо него им придется найти еще нечто более удивительное – мертвое тело во льду. Кто этот человек? Был ли он жертвой незнакомцев или самых близких людей, безжалостно его предавших? Вместе со льдом растают и коварные тайны прошлого.


Небесные тела

В самолете, летящем из Омана во Франкфурт, торговец Абдулла думает о своих родных, вспоминает ушедшего отца, державшего его в ежовых рукавицах, грустит о жене Мийе, которая никогда его не любила, о дочери, недавно разорвавшей помолвку, думает о Зарифе, черной наложнице-рабыне, заменившей ему мать. Мы скоро узнаем, что Мийя и правда не хотела идти за Абдуллу – когда-то она была влюблена в другого, в мужчину, которого не знала. А еще она искусно управлялась с иголкой, но за годы брака больше полюбила сон – там не приходится лишний раз открывать рот.


Бруклинские глупости

Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне красочных американских реалий нулевых годов.


Лягушки

История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?