Будь честным всегда - [73]

Дядюшка Сиксаи снова стал насвистывать:

За кирпичным городом, тра-ла-ла, у овражка…

— Юлишка, милая, — погодя сказал он, — видишь, сколько бед, злосчастья на свете, стало быть, в семье надо хранить мир…

— Господи! Приходится мать мирить с сыном, — сквозь слезы проговорила тетушка Терек, — но мочи нет, когда он тут, рядом, не терплю его нечистоплотности… Он мой сын, от кого у него это? Ни муж, ни я… А он такой грязный человек…

— Скорей, он чистюля, только и знает, что прихорашивается, — проворчал дядюшка Сиксаи.

— Душа у него нечистая… Вечно он что-нибудь скрывает. Вот и теперь уезжает, сегодня! Куда едет?

— Служебное поручение у него, вот он и едет, — сказал дядюшка Терек.

— А ты верь ему, он тебе заморочит голову.

Миши не решился оставаться долго на кухне. Он дрожал от страха: вот-вот его увидят и подумают, что он подслушивает. Давно уже надо было войти в комнату.

Но теперь, услышав, что господин Янош уезжает куда-то, он не смог бы усидеть у Тёрёков. Эта новость как громом его поразила.

Он на цыпочках прокрался к наружной двери и, тихонько открыв ее, выскользнул во двор. Точно вор, пустился наутек.

Но вскоре, к величайшему своему удивлению, он увидел на улице господина Яноша, идущего ему навстречу. Миши с радостью спрятался бы где-нибудь, он совершенно забыл о пылких мечтах прошлой ночи, когда готов был наградить молодого повесу затрещинами, если только сам чудом обретет необходимую для этого силу. Но пока что он предпочел робко и даже почтительно поздороваться, приподняв шляпу:

— Добрый день!

— А-а-а, малыш, — как всегда, шумно и развязно отозвался господин Янош. — Постой, подержи мой чемодан, а я пойду поздороваюсь со стариками. — И он сунул в руки мальчика небольшой черный чемоданчик.

Чемодан был нетяжелый, но Миши чувствовал себя настолько униженным, что чуть не уронил его на землю.

— Да смотри, чтоб у тебя чемодан не стянули, в нем деньги. — И он направился к калитке. Потом вдруг обернулся: — Еду к твоему дяде Гезе, подумай пока, что ему передать.

Миши точно окаменел, стоял, прислонившись к стене, и растерянно глядел в землю.

У него слегка закружилась голова, а когда он окинул взглядом улицу, закружилась еще больше, ведь улица эта была очень широкая, и когда Миши жил на ней, он по вечерам с интересом наблюдал, как гонят домой стадо: коровы, словно по лугу, разбредались по всей мостовой. Их гнали длинными кнутами два пастуха. Один из них обычно останавливался у дверей лавки, что против дома Тёрёков, а на заре, направив медную трубу прямо на их окно, играл на ней, созывая стадо. Как-то раз дядюшка Тёрёк, открыв окно, подозвал этого парня: «Подойди-ка ко мне, дружок!» И подал ему стаканчик шнапса. «Это тебе за то, говорит, что хорошо играешь на трубе. Поди, в солдатах научился?» — «Так точно», ответил пастух. «Ну и труби каждое утро, каждое утро будешь получать по стаканчику». На следующий день труба гремела так оглушительно, что разбудила всех в округе и картина «Арпад поднимает щит» заплясала на стене. Дядюшка Тёрёк, босой, в ночной сорочке, заспанный, с припухшими глазами, высунулся из окна и дал опять пастуху водки. На третий день повторилось то же самое. Миши не мог надивиться щедрости дядюшки Тёрёка — раньше тот постоянно жаловался на неутомимого трубача. Но на четвертый день пастуху ничего не поднесли и на пятый тоже. На шестой труба молчала, а служанка пришла в дом с новостью: пастух, мол, сердится и говорит, что не станет больше задаром играть на трубе для этого старого паразита. С тех пор он трубил у Паррагской мельницы, которая была довольно далеко, и по утрам можно было спать спокойно.

Всю прошлую зиму в доме Тёрёков потешались над этой историей, и сейчас при воспоминании о ней Миши улыбался.

Он так давно не смеялся, что, почувствовав, как лицо его расплывается в улыбке, опять слегка загрустил.

«Сколько же денег в чемодане и где их взял этот кутила?» — подумал Миши. Деньги, точно краденые, жгли ему руки. И почему господин Янош оставил их ему, а не взял с собой, да еще пригрозил дядей Гезой? От чувства собственной беспомощности мальчик совсем приуныл. Превратиться бы ему сейчас в быка, большого, черного-пречерного быка, вроде того, что разгуливал по улицам у них в деревне, и все, не только ребятишки, но и взрослые, при виде его прятались по домам, — рога у него были страшные, толщиной с детский кулак. Вот тогда бы он, Миши, хорошенько боднул этого шалопая, как только тот выйдет за калитку. Он слышал, что однажды бык запорол бившего его пастуха, так проткнул рогами, что у бедняги кишки вывалились. И сейчас мальчику представлялось, как он несется по улице, на рогах у него кишки господина Яноша, а саму жертву он волочит по земле, как собака — вонючую баранью ногу, украденную в мясной лавке.

Господин Янош вышел из калитки с другим чемоданом в руке. Он не сказал Миши ни слова, не взял у него свой чемоданчик, а только знаком велел следовать за собой.

Это было новое унижение: можно подумать, будто Миши нанялся к нему в носильщики, и к тому же господин Янош шел так быстро, что мальчик едва поспевал за ним.

Впрочем, хорошо, что этот повеса молчит, — видно, с ним приключилась какая-то беда: лицо у него, вопреки обыкновению, мрачное и озабоченное.