Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз - [11]

— Похоже, скоро опять урежут норму на бензин, даже для такси, сказал шофер.

Флавьер про себя подумал, что благодаря Жевиню у него будет столько талонов, сколько понадобится. Он разозлился на себя за эту мысль, но в конце концов, десятью литрами больше или меньше в этой, неразберихе со снабжением, какая разница?

— Остановите здесь, — сказал он.

Мадлен вышла из машины в конце моста Нейи. Боясь потерять лишнюю минуту, Флавьер заранее приготовил деньги. Его удивило, что Мадлен перешла на вчерашнюю неторопливую походку. Она, казалось, бесцельно шла по берегу Сены, ради одного лишь удовольствия от ходьбы. Не было никакой видимой связи между гостиницей на улице Святых Отцов и этой набережной в Курбвуа. Какова цель этой прогулки? В Париже набережные куда живописней! Или она бежит от толпы? Быть может, для размышлений или грез ей необходимо идти у самой воды, вслед за ленивым течением? Он вспомнил островки на Луаре, песчаные отмели, которые обжигали босые пятки, ивняки, где весело гомонили лягушки. Флавьер чувствовал, что она в чем-то похожа на него, и им овладело желание ускорить шаг и догнать ее. Им даже ни к чему было бы говорить. Они просто шли бы бок о бок, наблюдая за тем, как скользят лодки… Вот он уже и бредит. Он заставил себя остановиться, чтобы отпустить ее подальше. Не лучше ли вернуться в Париж? Но в преследовании было нечто пьянящее, почти крамольное, и это не позволило ему отступиться. Дальше, дальше!..

Кучи песка, щебня, снова песка… Изредка попадались неуклюжие причалы, подъемные краны, вагонетки на узкоколейных путях. Напротив — серые краски острова Гранд-Жатт. Что понадобилось ей в этом унылом предместье? Куда еще она его уведет? Они были совершенно одни. Она шла впереди не оглядываясь — взор ее не отрывался от реки. Постепенно Флавьером начал овладевать безотчетный страх. Нет, это уже не прогулка… Тогда бегство? Или приступ амнезии? Ему доводилось видеть людей, утративших память: их находили на дороге, сбитых с толку и падающих от усталости, и они говорили, как сомнамбулы. Он сократил дистанцию. В это время Мадлен пересекла асфальт и заняла место на террасе маленькой закусочной для речников: три железных столика под выцветшим тентом. Укрывшись за нагромождением бочек, Флавьер следил за каждым ее движением. Она достала из сумочки листок бумаги, ручку, ребром ладони смахнула пыль со стола. Владелец закусочной не показывался. Мадлен что-то писала — прилежно, с сосредоточенным лицом. «Она любит кого-то, — подумал Флавьер, — и этот кто-то сейчас на фронте». Но и это предположение не лучше остальных. Зачем тащиться в такую даль, если она могла спокойно написать письмо дома, оставшись одна? Она строчила не отрывая пера от бумаги, без малейшего колебания, — наверняка обдумала свое послание заблаговременно, пока шла сюда. Или за те полчаса, что провела в гостинице. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению. А если в письме сообщается о разрыве?.. В таком случае все эти хождения объяснялись бы просто. Но тогда Мадлен незачем было бы навещать могилу Полины Лажерлак!

Обслуживать Мадлен никто не торопился. Хозяин, скорее всего, был на фронте — как и многие другие. Мадлен сложила письмо, тщательно запечатала конверт. Осмотрелась вокруг, хлопнула в ладоши. В доме царило молчание. Тогда она поднялась, держа письмо в руке. Не собирается ли она вернуться обратно? Она медлила; Флавьер отдал бы все на свете за то, чтобы прочесть через ее плечо адрес на конверте. Наконец она как-то нерешительно начала спускаться к берегу, пройдя совсем близко от бочек. Он снова уловил запах ее духов. Поднявшийся теплый ветерок колыхал ее юбку. В профиль ее лицо было неподвижно, без всякого выражения, если не считать легкой скуки. Опустив голову, она повертела в пальцах конверт и внезапно разорвала его пополам, потом еще и еще раз, на множество мелких кусочков, которые пустила по ветру, но не все сразу, а небольшими щепотками. Они летели, кувыркались по камням, скользили по поверхности воды, перед тем как лечь на нее и потонуть в завихрениях. Созерцая эти крохотные крушения, она потирала пальцами, словно хотела стряхнуть с них невидимую пыль, очистить их после прикосновения к чему-то омерзительному. Носком туфли она выгребла несколько кусочков бумаги, застрявших в траве, и подпихнула их к воде. Они исчезли. Мадлен безмятежно сделала еще шаг вперед, из воды вырос сноп и окатил берег; брызги долетели до рук Флавьера.

— Мадлен!

Из-за бочек он глядел на воду и ничего не понимал. На поверхности оставался лишь пронзительно белый обрывок конверта — с остановками и внезапными перебежками он подобно мышонку пробирался меж камней.

— Мадлен!

Он сорвал с себя пиджак, жилет и бросился к воде, по которой еще расходились круги. Прыгнул. Грудь словно сдавил ледяной обруч. Однако глубоко внутри у него продолжал биться горячечный крик: «Мадлен!.. Мадлен!..» Инстинктивно вытянутые вперед руки нащупали вязкий ил. Судорожным толчком ног он устремился вверх, с шумом вынырнул, выскочив из воды по пояс. Мадлен обнаружилась в нескольких метрах от него: увлекаемая безразличным течением, она покачивалась на волнах лицом вверх, вялая и отяжелевшая, как утопленница. Он поднырнул под нее, пытаясь схватить за талию, встретил руками лишь тонкие струйки воды, скользившие между пальцами подобно травинкам, и принялся лихорадочно шарить вокруг, отчаянными движениями ног борясь с уносившим его течением. С шумом выпустив воздух из готовых разорваться легких, он перевернулся: сквозь пелену слез и воды глаза его угадали медленно погружавшуюся темную массу. Подобно выпущенной торпеде он вновь метнулся вниз, уцепился за материю, с бешеной скоростью пробежался пальцами наугад — скорее… шея… где же шея… Он пристроил ее голову на сгибе локтя, выбросил другую руку к поверхности в подсознательном стремлении ухватиться за что-нибудь, чтобы подтянуться наверх. Тело весило неимоверно много, его приходилось выдирать из воды, как из извилистой норы, буквально выкорчевывать. Флавьер увидел быстро проплывавший мимо берег: не очень далеко, но силы его уже на исходе, он тяжело дышит — не хватает тренировки. Он набрал в легкие как можно больше воздуха и, взяв поправку на течение, устремился к спускающейся в воду лестнице, где была пришвартована лодка. Плечом наткнулся на цепь, ухватился за нее, дал течению прибить себя к берегу. Ногами ощутил затопленные ступеньки. Отпустил цепь, уцепился за шершавый камень, преодолел ступеньку, потом еще одну, крепко прижимая Мадлен к себе. Благодаря стекавшим с них обоих потокам воды тяжесть понемногу уменьшалась. Он положил Мадлен на ступеньку, перехватил ее поудобнее и, выпрямившись в последнем отчаянном усилии, поднял и вытащил на берег. Там он упал на колени и вконец обессилевший вытянулся рядом. Ветер студил лицо. Первой пошевелилась Мадлен. Только тогда он нашел в себе силы сесть и посмотреть на нее. Вид жалкий: прилипшие к щекам пряди, обескровленное лицо. Глаза открыты и отрешенно смотрят в небо, будто силятся разобраться в происходящем.