Брусилов - [58]

Последним уходил из кабинета Манусевич-Мануйлов. Прощаясь, он сказал с неподдельным восхищением:

— Вы были сегодня великолепны! И верьте мне, вы на верной дороге, Константин Никанорович… От души желаю вам успеха.

IV

Это была действительно крупная и рискованная игра. Сам Иван Федорович в такие авантюры не пускался, но так как ответственность падала в данном случае на товарища министра, то он охотно пошел в подручные и взялся проредактировать проект и составить вводную часть положения.

Смолич, как все люди, «затянутые в корсет», по меткому слову Манусевича, почувствовав под собой колебание почвы, нежданно осмелел смелостью труса. Договорившись с баронессой, он поехал к Вырубовой и попросил ее устроить совещание Распутина с Резанцевым.

Резанцев блестяще справился с задачей. Он развернул широкий план захвата в руки департамента полиции всей сети контрразведки. Отныне чины общей полиции должны были принимать самое деятельное участие в задачах, возлагаемых на контрразведывательные отделения по борьбе со шпионством. Поступающие к ним сведения надлежало направлять в губернаторские жандармские управления или охранные отделения и только после их проверки предоставлять в распоряжение начальнику штаба округа и департаменту полиции.

Все пункты докладной записки были чрезвычайно тщательно обоснованы и объяснены высоким велением патриотического долга. Но двойное дно нетрудно было заметить и оценить заинтересованным лицам. Распутин облобызал Резанцева и благословил. Вырубова плакала и обещала все растолковать императрице. Докладную записку решено было направить с одобрения царицы в ставку. Резанцеву тут же обещали пост директора департамента полиции с новыми полномочиями.

Манусевич осведомил Мануса о затее Константина Никаноровича.

Игнатий Порфирьевич достал из левого ящика письменного стола коробку с сигарами и, вынув изо рта Ивана Федоровича только что предложенную и уже раскуренную им «гавану», заменил ее новой.

— Эта лучше, — сказал он, — значительно лучше и дороже того, что она стоит!

Тревожные сведения о деятельности прапорщика Орлова давно уже доходили до сведения Резанцева. О ней — об этой деятельности — не раз намеками сообщал куда следует Николай Иудович и просил убрать неугомонного прапорщика. По расследованию Орлова было повешено около сорока человек… Но Резанцев находил тревогу Иванова преувеличенной и даже вредной. С его точки зрения, не следовало мешать Орлову. Его деятельность в каком-то отношении была полезна; она давала представление верховному командованию о том, что в этом смысле все идет правильно — вражеский шпионаж не находит почвы на территории военных действий и вовремя пресекается. В руки Орлова попадались в большинстве мелкие и неопытные агенты. Опрос их не давал серьезного материала контрразведке, о задачах противника им ничего не было известно.

Но то, что рассказал Артамонов, встревожило даже такого невозмутимого человека, как Резанцев. Ликвидация капитана Рутковского являлась уже крупной потерей. Резанцев с его смертью лишился очень дельного, даже талантливого помощника. Но и это бы куда ни шло! Скверно было то, что Рутковский проговорился и выдал Рагинского. А Рагинский уже не «двойной», а подлинный крупный агент австрийской разведки. Уверенный, что капитан Рутковский выболтал на допросе полученные от него для передачи кому следует директивы германского штаба, Рагинский изложил их на допросе полностью.

Директивы сводились к следующему: германский штаб предписывал во что бы то ни стало обезопасить правый фланг германской армии, стабилизировав Юго-Западный русский фронт. Этому последнему рекомендовалось не предпринимать никаких наступательных действий, так как с противостоящего немецкого фронта германский штаб должен был снимать войска и отправлять их к Вердену. Коротко и ясно. По сути дела, разоблачение этой директивы в настоящее время уже не могло представлять для германского штаба большого значения. Матерый шпион Рагинский прекрасно это понимал и потому не очень упорствовал на допросах. Но в руках прапорщика Орлова полученный материал приобретал чудовищный смысл.

Получив от своего агента Рутковского сведения о директиве германского штаба, главнокомандующий не только не сносится по такому первостепенной важности вопросу со штабом верховного, но действует вполне в согласии с этой директивой. Он упорно уверяет ставку, что войска его изнурены, требуют долгого переформирования и подготовки и не способны к наступлению. Он парализует всякую попытку командующих его армиями вызвать на себя противника. Он заклинает Брусилова прекратить успешно проведенную луцкую операцию. На февральском совещании главнокомандующих в ставке он предлагает такой план наступления, по которому 8-я армия должна бездействовать. И именно потому, что Брусилов настаивал на наступлении и верил в победу.

Когда наступление действительно провалилось, Николай Иудович громогласно всем и каждому повторил: «Я же говорил! Я же предупреждал, что так кончится…» А немцы тем временем, положившись на Иванова, все более облегчали свой фронт… Вот только тогда Алексеев нажал на верховного.