Брошенный поселок - [6]

— Ты очень симпатичная, — умильно улыбалась пасторша, похожая на располневшую Магду Геббельс. — Всё будет хорошо, ты замуж выйдешь за порядочного человека; хочешь жить на хуторе, выращивать овощи?

«Я хочу, чтобы ты замолчала».

— А ещё можно в армию пойти, — продолжала пасторша, — ты же спортом занималась, лёгкой атлетикой, да? Там обязательно выйдешь замуж.

Du, Denkzwergin[5], устало подумала Юлиана. Заткнись уже, пожалуйста.

— Я подумаю, — вежливо ответила она вслух.

Школу советские строители сделали из бывшего трактира. С тех пор изменилось вот что: раньше юноши пили в самом здании, а потом стали пить снаружи. В учительской находился старый компьютер с пыльным выпуклым монитором.

Какие здесь уродливые женщины, думала Юлиана. Они везде, жирные бородавчатые тётки в дешёвых цветастых тряпках, говорящие со взрослыми, как с умственно отсталыми детьми. А немки поджарые, спортивные, редко пользуются косметикой, тем более такой вульгарной. Ей хотелось напиться или покурить травы, но она слишком хорошо понимала, что если начнёт вести себя, как отец, её и тем более не возьмут ни на какую работу, а чёрные будут приставать ещё больше. Когда её пытались приобнять, ей хотелось раскромсать мужчине физиономию выкидным ножом.

Директриса прицепилась: готова ли она к такой ответственной работе, понимает ли, что это ненадолго — специалистка скоро выйдет из декрета, и вообще в Германии молодёжь инфантильная, родителям до двадцатисемилетия чада пособие платят. Внезапно она осеклась: девушка смотрела на неё с откровенной ненавистью. Директриса привыкла, что люди возле неё смущаются, зажимаются или скандалят. Это довольно странно — спокойное лицо, предельно сдержанная мимика и такое омерзение в глазах. Так смотрел на директрису отец, начальник военчасти, такой взгляд заставлял её считаться с человеком.

— Я бы предпочла информатику, — сказала Юлиана.

— В учителе информатики не нуждаемся! Слушайте… а вы хорошо разбираетесь в компьютерах?

— Неплохо. Вот этому, например, место на помойке, а вместо русского антивирусника лучше поставить Eset.

— Вы можете помогать мне искать информацию? — обрадовалась тётка, благополучно пропустив «помойку» мимо ушей.

— Конечно.

«За отдельную плату», — хотела добавить Юлиана, но вспомнила, в какой стране находится. Странно, что ей ещё не указали на дверь.

— Многих детей вы знаете. Треть девятого класса — все ваши, кто приехал по программе. Найдёте общий язык.

Да-да, знаю. Я, искавшая любой удобный повод, чтобы не общаться с другими переселенцами и их детьми.

На столе валялась старая контрольная работа в лиловую клетку. Перевод с немецкого:

«Народная легенда о Лореляе интересовала многих поэтов. Так знаменитый немецкий поэт Генрих Гейне написал стихотворение о красивой девушке.

Язык этот как стихотворение очень мелодичен. Фридрих Шиллер компонировал музыке Heines Gedicht. Песня — произведение очень популярное в немецкой стране.

Павел Горячёв, 9-й класс».

Девятый класс, значит. Клёво.

* * *

Торфяники перестали гореть, посыпался мелкий дождь.

«Если бы только не приходилось заниматься хозяйством, дорогая L. Я наблюдал типичных гуманитариев, они умилительные. Один рафинированный критик писал в livejournal’е, что не знает, что такое метизы, другой не мог покрасить балкон, третий не разбирался в простейших технических примочках. Я хотел бы стать таким, это так красиво и трагично (иногда). И обязательно нашёлся бы тот, кто стал бы делать всё за меня, я ведь так долго ждал его/её, но моя привычка к самостоятельности сгубила всё на корню.

Зато Соснора, например, знал, что такое метизы, и много лет работал у станка. Впрочем, речь не об этом. Мне у него запомнилось — кажется, это из «Дома дней»: я совершил хадж, ушёл в глушь и стал пить. Ему можно, а мне нельзя?

Здесь такой же прибалтийский хутор, как у него, только запущенный. Две старухи, торговка, сдающая полдома мигрантам, и нелегально проживающий цыганский табор. Остальные постройки пустуют. Сараи, гаражи, заколоченный ларёк. Совсем нет детей.

Тебе бы понравилось. Однажды ты сказала, что рай для тебя — это место, где не визжит ни один змеёныш».

Пиздец единственному на хуторе фонарю и недолгой тишине пришёл резко и неожиданно. Юлиана допоздна засиделась в школьной библиотеке — ей доверили ключи, — искала в интернете новые методички по преподаванию и способы убраться отсюда. Ничего хорошего не нашлось: порталы пестрели объявлениями для проституток. Отец задержался в городе, хозяйка — у блатного армянина. Это волнующее романтическое совпадение не могло не заинтересовать внимательных наблюдателей.

* * *

Хозяйка, матерясь, светила себе мобильником, чтобы не споткнуться и не угодить чёрт-те куда. Луч выхватил из плотной матовой темноты очертания окна. От него, собственно, и остались одни очертания: рама была снята с петель и лежала возле клумбы с убогими цветами. На клумбе поблёскивал аккуратно вырезанный прямоугольник стекла. Тусклый луч упал на него. В прямоугольнике тускло отразился край извращенческого цветочка.

— Блядь, как они так всё расхуячили? — завопила торговка. — Вы где все шлялись, нерусь?!