Брошенная в бездну - [33]

– Один мой знакомый… разносчик товаров.

В глазах у Хаджер-ханым стало двоиться. Выходит, эта женщина, которую все считают простушкой, не так уж глупа? Да вот поди ж ты – водится с теми, кто видит сквозь землю и умеет привораживать сердца!..

– Молодец, Назан! – вновь и вновь повторяла Хаджер-ханым. – Не думала я, что ты так ловка. К чему скрывать от рабы божьей то, что известно аллаху: ходишь ты неряха-неряхой, чулки всегда спущены… Женщина ты безответная, кто захочет, даст подзатыльник и кусок изо рта вырвет… А вот оказывается…

Назан была очень взволнована. Какая радость – свекровь не считает её дурочкой! Она решила прихвастнуть:

– О, я могу достать и заговорённую воду… и землю… Всё что хотите… А вы тоже думаете, что мне теперь без колдовства не обойтись?

– Конечно, дитя моё. Ведь у тебя ребёнок. Если ты не хочешь, чтобы разрушили твоё гнездо, чтобы муж твой стал рабом другой женщины, можно пойти на всё…

Между тем время шло, Хаджер-ханым проголодалась и начала проявлять нетерпение.

– У меня внутри всё ходуном ходит от голода. Чем бы это заморить червячка? – сказала она.

Повеселевшая Назан помчалась в кухню. Положив на тарелку далмы[11], она поставила её перед свекровью.

– А луку принести, мамочка?

– Принеси, дитя моё.

Назан снова побежала в кухню, разрезала на четыре части головку лука и понесла свекрови. «О, аллах! Как мало знала я эту женщину! Видела её злое лицо и не разглядела доброе сердце!»

Повязывая Халдуну салфетку, Назан украдкой наблюдала за свекровью. «Да, теперь я буду её очень любить, очень…»

Их взгляды встретились. Хаджер-ханым через силу заставила себя улыбнуться. А чтобы Назан невзначай не прочла её мысли, опустила глаза в тарелку.

«…Ишь, расхвасталась! Выходит, моя невестка – это ничтожество – колдунья! Надо поскорее избавиться от неё, а то как бы она своим колдовством и амулетами не перевернула весь дом… Сразу после обеда пойду разыскивать сына…»

Хаджер-ханым вымыла руки, прополоскала рот и, кое-как подкрасив губы, торопливо пробормотала:

– Я схожу к приятельнице. Скоро вернусь.

Выйдя из дому, она быстро засеменила к конторе сына.

Мазхар всё ещё был под впечатлением недавней встречи с Жале. Увидев мать, он стал нервно перебирать лежавшие на столе бумаги и раздражённо спросил:

– Что там опять стряслось?

Хаджер-ханым с шумом шлёпнулась на стул.

– Где это ты пропадал со вчерашнего вечера, чёрт тебя подери?

– В аду!

– Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!

– Да что же случилось?

– Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.

– Ну и зря!

– Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…

Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.

– Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…

– Ну, а что потом? – улыбнулся Мазхар.

– Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!

– Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?

– Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?

Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:

– Уж не та ли ханым должна пожаловать?

Он сделал вид, что не понял:

– Какая ханым?

– Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.

– Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.

– И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?

– Они бывают по разным делам – у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…

– И всегда скрывают свои настоящие имена?

– Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Мазхар.

– Н-н-ничего! Просто спрашиваю.

– А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?

– Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.

Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.

– Уж не этот ли пёс Рыза наболтал тебе?

– О нет! Не поднимай руку на невинного, не вводи себя в грех. Ты, верно, думаешь, что вокруг одни слепцы да глухие. А все, кого бы я ни встретила спрашивают: «Это правда, ханым-эфенди, что ваш сын, Мазхар-бей, бросает Назан-ханым ради девицы из бара?» И все очень сожалеют об этом. От таких разговоров я скоро разума лишусь… «Откуда вы это взяли? – спрашиваю я у людей. – Мне ровно ничего не известно. Да и зачем ему бросать свою жену, этот цветочек?» Но люди только смеются в лицо.

Мазхар то бледнел, то краснел.

– Моя личная жизнь никого не касается! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться за свои поступки.

– Так-то оно так, да только рот не торба, шнурком не затянешь.