Бронзовый ангел - [5]

— Илья, ты дурак, честное слово! — возмутилась Маринка. — Сколько можно про это, ведь решили же: к Марку не ходить, не тревожить, пускай хоть недельку от нес отдохнет!

— Слушайте, вы опять не про то, — перебила всех Маня. — Тая что-то хотела сказать…

— Я просто… мне кажется, он «Мастера» всегда поставить хотел, но все не решался, потому что, да, — Булгаков для него — это слишком серьезно. А старик на него наседает, убеждает: мол, пора, надо ставить и все такое, понимаете? Старик ради Марка старается! А чтобы получше про нас узнать ну, какие мы актеры, что умеем, что нет, он сам с Марком сидит, а сюда к нам свою жену-актрису заслал, Анну Арнольдовну. Вот она и ходит, глядит на нас…

— Ага, а чтоб ей тут поуютнее было, внизу в фойе рядом с портретом Алисы Коонен, её портретик повесили. В серебряной рамочке! — ехидно хмыкнул Витя-Мирон.

— Слушай, помолчи ты! — цыкнула на него Наташа. — Не лезь со своими дурацкими выступлениями, Тая правильно говорит. А вообще-то… Мирон, ты хоть и полный кретин, но ты тоже прав: это фото означает, что старуха тут всерьез и надолго, а раз она, значит и старик, а раз они — значит Марк будет ставить «Мастера и Маргариту»!

Отчего Наташа пришла к такому логическому выводу неизвестно, как решительно неясно и то, отчего все разом дружно с ней согласились. Раз одно — значит и другое. Сказано — и точка! И думать нечего! Просто всем до ужаса хотелось играть этот спектакль. Так хотелось, что все мысли на это соскакивали. А мыслей всяких наварилось за эти вьюжные дни целый котел — не меньше!

Тут все загалдели, как сумасшедшие: вспомнили, как сразу после премьеры «Пиковой дамы» пошли какие-то разговоры про постановку Булгакова. Пару раз про это обмолвился Николай Валерианович и говорил он приблизительно в таком духе: дескать, ребята на «Пиковой» очень выросли, им теперь многое по плечу, хоть играй Булгакова! И ещё что-то такое бурчал про себя, что, мол, Марку надо мечту свою, наконец, воплотить, чтоб душа у него ожила и очистилась, потому что очень его эта история с «Пиковой» тряханула… а мечта его — «Мастер и Маргарита»!

Это он очень тихо себе под нос бормотал, но те, кто рядом на репетиции в зале сидели, слышали. А история, которая Далецкого тряханула, очень неприятная вышла. Актриса, которая играла старую графиню, Алена, взяла и на сцене грохнулась в обморок! И не мудрено, потому что зеркало, — оно ещё такое тяжеленное было, в старинной раме, вдруг ни с того, ни с сего треснуло, грохнуло, свет всюду погас и осколки по всей сцене посыпались. А из зеркала — из-за его задней стенки золотые монеты царские покатились. Еле собрали! Так Алена после этого совсем никакая сделалась, все руками на всех махала, мычала что-то и билась, а на губах пена… Видно, крыша поехала. До сих пор в клинике имени Корсакова лежит.

Марк Николаевич тогда и свалился с микроинфарктом — очень переживал, а слух об этой истории с зеркалом по всей Москве прокатился… В студию валом повалили: все хотели своими глазами спектакль поглядеть. И, конечно, взглянуть на зеркало. Только оно стало совсем простое, обычное, как все зеркала, — стекло в него новое вставили.

А ребята от всяких слухов и недомолвок так завелись, что уж и думать ни о чем, кроме Булгакова и его «Мастера» не хотели. Думали-думали и пошли всей гурьбой к Далецкому. А у того — ну, ясное дело, — Николай Валерианович! И вид у него хитрый такой! А глаза светятся.

Встречает в прихожей, сначала, как будто, страшно обрадовался, но быстренько спохватился, суровость на себя напустил, с порога руками на них замахал и закаркал сухим надтреснутым голосом:

— Вы что всей гурьбой ввалились? А где раньше были? Почему не навещали в больнице? И потом, после выписки… он уж с неделю, как дома лежит! — грозно так загудел старикан, брови свел к переносице, тонкие губы кривит… голос грохочет, а глаза у него смеются.

— Да мы… — Илья, самый храбрый, шагнул вперед. — Мы боялись побеспокоить… Думали, потревожим, ему хуже будет.

— Они ду-у-мали! — передразнил старик. — Конечно, человек из-за вас инфаркт схлопотал, а они ду-у-мают! Мысли у них. Хе!

Он затащил всех на кухню — еле поместились — квартирка у Марка Николаевича была небольшая, хоть и в самом центре: на Садово-Кудринской, вернее, на улице Красина, которая от Садового протекает вниз, к бывшей Тишинке, там ещё теперь супермаркет большущий и дорогой… Так кухня этой самой квартирки была метров пять, не больше, в ней едва помещались допотопный холодильник «Саратов», столик с ободранной рваной клеенкой, две табуретки и мойка со старенькой битой раковиной, а на ней ржавым пятном полоса от подтекавшего крана. Ни вазочки, ни цветочка… и все чашки с краями отбитыми.

В общем, полное запустение!

— Марк с вами совсем о себе забыл, — старик перехватил недоуменные взгляды ребят. — Он ведь дневал и ночевал в студии, а дома у него часто и маковой росинки не было: все некогда было холодильник себе загрузить. С этой вашей «Пиковой Дамой»… а! — он в сердцах полоснул рукой. — А вы, разгильдяи, даже не поинтересовались, не надо ль ему чего…

— Мы в больницу ходили, навещали… — пролепетала Аля.