Бродяга Дик - [35]

– Не стоит путать теплое и мягкое, – Баклажан уселся на стул с носками на спинке. – Мы работаем в Зоне только днем и только при ясной погоде. Никакие сверхчувства здесь не нужны, просто внимательно смотри по сторонам, если в чем-то сомневаешься – подожди или лучше отступи.

– А сталкеры работают ночью, – с жаром подхватил Мартин. – Когда так темно, что и рук не видно…

– Ты, уголек, даже в сумерках перестаешь видеть свои руки, – высказался Бруно.

– Ну, знаешь что? – Мартин резко повернулся к Бруно, стул под ним скрипнул. – Это уже, мать твою, расизм!

– Джентльмены! – Ким постучала по столу, словно учительница, требующая внимание класса.

– Бруно, пусть молодой порисуется, – Баклажан подмигнул Мартину. – Над парашей корячиться ему не приходилось, для него все это, как теперь говорят, пиар.

– Валяй, Мартин, – позволил Бруно. – Жги!

Негр огляделся. В его взгляде читались обида и гнев.

– Сами рассказывайте. Устроили порядки барачные. Ну вас в пень!

Баклажан усмехнулся и открыл было рот, явно собираясь снова поддеть Мартина, но тут неожиданно слово взял Маттакуши.

– Сталкер – как ночной зверь, поняла? Нюх лучше. Слух лучше. Глаз видит в темноте. Поняла? – японец говорил, точно катаной рубил. – Как волк или как тигр в ночи. Только не здесь, только в Зоне. Зона выбирает его, поняла? Если Зона не выберет, то погибель. Отнимет жизнь. Останешься в канаве гнить.

Ким мысленно возликовала: наконец хоть кто-то раскололся! А то ходят вокруг да около, цену себе набивают. Думают, что осторожничают, а сами ведут себя будто девицы на выданье.

– А можете назвать самое удивительное из того, что вам приходилось видеть в Зоне? – спросила она, по очереди вглядываясь в лица бывших сталкеров. Бруно важно надул посеченные шрамами губы, Баклажан, откинувшись на спинку стула, задумчиво глядел на Ким из-под полуопущенных век, Мартин демонстративно чесал подмышку, Маттакуши тщетно пытался что-то разглядеть на экране выключенного телевизора.

Первым отозвался Баклажан.

– Я видел осязаемую радугу… – сказал он глухо. – Над старыми заводскими стоками…

– А я, Мэри Сью, однажды выкопал на болотах Чашу Грааля, – похвастал Бруно. – Как выяснилось, это была разновидность смерть-лампы. Жизнь-лампа назвали. С ней меня и повязали, к слову.

Маттакуши снял со лба очки, вынул из кармана пиджака носовой платок, дохнул на линзы и спросил лукаво:

– Слышала ты о Бродяге Дике?

«Рачий глаз» заинтригованно уставился на японца. А Ким заметила, что Строгов нахмурился. Очевидно, тоже приготовился слушать и мотать на ус.

– В восемьдесят восьмом дело было, – принялся рубить фразами Маттакуши. – Пошли я, Пудель и Карлик Цмыг. «Зеленка» обложила со всех сторон. Ночь, а она светится, как фосфор. Прижала к заводу. Мы поднялись на платформу под каупером, «зеленка» стелется по земле, вверх не лезет. Дик нас учуял и давай греметь. Страшно, удары такие, что штукатурка отваливается. Стекла дребезжат, осыпаются осколками. А «зеленка» не убывает. Сидим мы на платформе, поняла? Наше дело какое? Ждать, только ждать. А из окон заводских – свет синий, и тени – черные и густые, как гудрон. И стало нам по очереди казаться, что нужно идти на этот свет. То я Пуделя за шиворот поймаю на лестнице, то Цмыг мне оплеуху даст да назад оттащит. Чего только в Зоне ни видели, но такого – никогда. Ни раньше, ни позже, поняла? Пудель так рвался, что свалился за перила. Упал в «зеленку» спиной. Встал, одежда на нем стала разваливаться, и кожа – слазить, но он все равно побежал туда, где бесновался Дик и светили синие огни. На наши крики ему было плевать. А сам не кричал, хотя было ему больно до одури. Дымился. Исчез за углом.

– И вы больше никогда его не видели? – спросила Ким полушепотом.

– Как же. «Зеленка» схлынула. Мы с Цмыгом рванули со всех ног к забору. На востоке серело, а после рассвета опасно выходить из Зоны – накроют. Пудель сидел на вершине террикона, не человек – кусок мяса. И сказал он, что до сих пор по ночам снится. Дик – это пчела, говорит. Медок собирать, говорит, рвется, но поле не то. Отпустил, говорит, чтоб я указал ему городишко. Так, и сказал: не Хармонт, не город, а городишко. И не показал, не провел, а указал.

– Спятил Пудель, век воли не видать, – сказал Бруно, барабаня пальцами по обложке Библии. – В «зеленке» искупаться и не сдохнуть – уже тяжело верится, а если при этом остаться в своем уме, то вообще – порожняк.

– Много ты знаешь, – огрызнулся Мартин, блеснув зубами. – У меня от Дика – мурашки по коже. Вы меня знаете, я ничего не боюсь. Все мертво, и только эта хреновина возится на заводе…

– Да никто там не живет! Всего лишь «веселые приз-раки» резвятся, – рассудительно сказал Баклажан, рассматривая свои ногти.

– Что было дальше? Вы забрали этого… Пуделя в город? – поторопилась вмешаться Ким, пока не началась очередная перепалка.

Маттакуши надел очки. Посмотрел на Ким увеличенными, насекомьими глазами.

– Нет. Ушли мы. А Пудель долго смеялся нам вслед.

– Ну конечно, – пробурчал Баклажан. – Храбрецы чертовы, – он поднялся и поплелся к дверям.

– Вам тоже приходилось сталкиваться с Бродягой Диком? – обратилась Ким к Мартину, ощущая, что «рачий глаз» заглядывает ей в декольте.