Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [139]

.

Посол подметил перемены в отношении Екатерины II к сыну после того, как тот достиг совершеннолетия. «В последнее время он встречает со стороны императрицы внимание, с которым она не привыкла относиться к нему, что доказывает, что ее опасения усиливаются, но она в таком совершенстве владеет собой, так искусно управляет выражением своего лица и так строго взвешивает каждое слово, прежде чем его произнести, что … никогда не выдает ни одного из этих опасений»869. Подобные перемены Ганнинг справедливо объяснял достижением совершеннолетия великого князя, который надеялся, что ему наконец-то будет предоставлена «некоторая независимость и составлен двор», однако этого не произошло, и его воспитатель Панин продолжал сохранять ту же власть, какая ему до этого принадлежала870. В то же время Екатерина II начала опасаться, что Павел Петрович станет предъявлять права на власть. «Всякий, кто состоит в милости у русской императрицы, должен быть во вражде с ее сыном, нерасположение которого к ней достигло размеров, могущих иметь важные последствия в случае, если бы он был окружен людьми предприимчивыми и энергическими», свидетельствовал Ганнинг. Он обращал внимание на то, что в России «не может быть разделения власти», а потому, когда великий князь получит власть, он должен получить ее «всецело». И если императрица «будет действовать осторожно, но в то же время энергично, то время это весьма удалено, в противном случае она находится в критическом положении»871.

В это время Павел начал вызывать симпатии со стороны недоброжелателей императрицы, которые надеялись, что он на законных основаниях должен занять трон. Иностранцы внимательно следили за развитием событий. Французский просветитель Д. Дидро, рассыпаясь в комплиментах Екатерине II, не забывал и о великом князе. «Лесть его относительно великого князя была так же сильна, – свидетельствовал Ганнинг, – но к чести этого молодого принца он оказал ей не менее презрения, чем отвращения к его пресловутым и зловредным принципам философии». Между тем, французы продолжали свои происки. Как отмечал Ганнинг в секретном послании в Лондон от 5 января 1773 г., французские эмиссары «намекали нескольким лицам», что интересы России требуют вступления на престол великого князя. Посол утверждал, что императрица полагает, будто новые министры Франции и Испании едут в Россию «с надеждой на возможность революции». Однако Ганнинг был иного мнения. Он считал, что Екатерина II нашла способ повлиять на сына, дав согласие на его брак. «На прошлой неделе, – сообщал посол, – принцессе выслана значительная сумма денег и, полагают, что она прибудет сюда ранней весной». А далее дипломат предлагал своему руководству занять более активную позицию по отношению к великому князю: «Не следует ли заранее оказать внимание этому молодому принцу, который склонен к лести и может быть расположен в нашу пользу, по крайней мере, в настоящую минуту знаками отличия и внимания и бездельными подарками, как например английские экипажи, лошади и т.д.»872

Посол обращал внимание на то, что некоторые из друзей великого князя советовали ему «не щеголять» популярностью, которую он приобрел, и он подчинился этому совету весьма неохотно. Между тем, императрица выражала «сильное беспокойство» по поводу «ребяческих и неосторожных выражений», употребляемых им. Ганнинг поведал об инциденте, который произошел с великим князем незадолго до отъезда в Царское Село в ноябре 1773 г. Павлу Петровичу подали за ужином блюдо сосисок, «кушанье до которого он большой охотник», и в нем он обнаружил множество осколков стекла. Великий князь вскочил из-за стола и, взяв с собой блюдо, отправился в покои императрицы, где «с величайшим раздражением высказал ей, что этот случай доказывает ему намерение его отравить». Императрица, продолжал посол, «была чрезвычайно поражена этим подозрением, также, как и небрежностью прислуги, послужившей единственным поводом к тому». После случившегося Екатерина приняла решение отправиться в Царское Село, где у нее будет больше времени и возможностей «изучить образ мыслей сына»873.

Однако недоброжелатели императрицы не оставляли надежд на то, чтобы расстроить отношения матери с сыном. В начале декабря 1773 г. Ганнинг информировал госсекретаря о том, что великому князю намекнули, будто граф Салтыков «приставлен к его особе в роли шпиона». Павел Петрович «с обычной ему горячностью» немедленно отправился к императрице и сообщил ей не только дошедший до него слух, но также и имя лица, известившего его об этом. Екатерина убедила сына «в несправедливости сообщенного ему известия», приказав написать его сочинителю (камер-юнкеру Матюшкину) письмо, в котором объясняла, что в прежнем царствовании такое поведение было бы вознаграждено кнутом. И хотя императрица не прибегла к крайним мерам, приписывая его поступок «более глупости, чем злонамеренности», а также из уважения к его семейству, тем не менее, пожелала видеть его как можно реже. «Можно надеяться, – заключал посол, – что пример этот окажет полезное действие на всех, кто бы желал посеять раздор» между матерью и сыном